Комиссар, по-видимому, только сейчас уразумев в чем дело, пробормотал что-то невнятное, и через минуту мы входили в столовую артистки.
— Вы подождите минутку, пока я переоденусь, — обратилась она ко мне. — Может быть, поужинаете с нами — я быстро.
Она ушла, а мы заняли места за столом, накрытым на два прибора и уставленным закусками и винами.
— Как вы… сюда… попали? — наливая рюмку вина, спросил комиссар заплетающимся языком.
— Я пришла пригласить М. М. выступить на вечере в Новгороде, куда мы собираемся ехать… А вы, по-видимому, сегодня очень веселились?
— Да. Было очень… торжественно… За… за… ме… чательно!.. Энтузиазм… исключительный…
И со свойственным хмельным хвастовством комиссар стал говорить сперва о празднестве, затем о том, как торжественно чествовали его лично и, наконец, как всегда, о могуществе Советского Союза.
Красное, возбужденное лицо, бессвязная, спотыкающаяся речь и неверные движения руки, подносившей ко рту уже вторую рюмку, все говорило, что выпавшие на долю виновника торжества почести совершенно вскружили ему голову.
— Мы сейчас… самая могу… могуще-ствен-на-я органи-за… ция… в мире. Пусть… попробуют теперь… выступать…
— Какое же это могущество, если ваша партия так малочисленна.
— Причем… партия?.. Мы не партия, — обиделся комиссар, — мы… мировая… органи… органи… зация… Ну, вы не понимаете… Ми… ро… вая! Могу… могуще… ствен… не… е всех ди… дикта… торов…
— Но ведь и она управляется диктаторами — Лениным, Сталиным…
— Ди-кта-то-ра-ми!.. — иронически протянул комиссар. — Они… ни при чем… Ленин… Сталин… паяцы!.. Правит мировая органи-ни-зация… Миро… вая.
Это было что-то новое, и вспомнив пословицу: «что у трезвого на уме, то у пьяного на языке», я насторожилась.
— Однако вы, партийцы, беспрекословно повинуетесь им, они ваши властелины и повелители, вольные в вашей жизни и смерти.
— Ни… ничего подобного! — рассердился комиссар.
— Директи… вам… директивам… тайного Совета, а не… а не им…
— Но ведь и в Совете все решается одним лицом?
— Ничего… подобного!.. Почему одним, когда нас там, — и, загибая пальцы, комиссар начал считать.
— Апфель — раз.
— Кто это Апфель?
— Зиновьев… Мы его… называем… так… Апфель — раз, Троцкий — два, я — вместо… Володарского, Каменев — три…
— Четыре, — поправила я.
— Да, четыре. Потом Анатолий Луначарский, Потом…
— Потом Лилина, — подсказала я.
— Ничего… подобного!.. В Совете… нет… женщин.
— А Коллонтай?
— Ничего подобного!.. Мы не дураки.
— А кто еще?
— Был Урицкий… Свердлов…
— А еще?
— В Совете больше… никого.
— А вот, если Европа выступит против вас, тогда и ваш Совет ничего не придумает.