Представление о том, что у нас имеется заранее сложившийся образ человека, которого нам предназначено полюбить, тоже идет от Платона, говорившего, что существуют совершенные универсальные формы, и люди постоянно ищут точные копии, оттиски этих форм. Так же как авиаконструкторы сначала создают модели самолетов, многие тратят жизнь на то, чтобы выстраивать и перестраивать отношения в соответствии с определенным набором «фотоснимков». Но можем ли мы обрести мир и удовлетворение, любя тех, кто, по сути, являются заменителями? В трактате «Недовольство культурой», опубликованном в 1930 году, мрачный, разочаровавшийся Фрейд утверждал, что нет. Идея Фрейда о «повторном обретении» нашла отклик у многих, как и идея Платона об идеальных формах. Есть что-то глубоко человеческое в потребности верить в ориентиры, в древние образы, в фундаментальные законы и в привязанности.
Когда люди влюбляются, говорил Фрейд, они возвращаются в ребяческое состояние и идеализируют своего партнера во многом так же, как они когда-то идеализировали своих родителей. Их самооценка зависит от другого человека. Если любовь оказывается взаимной, они снова ощущают себя обожаемыми детьми – исполненными величия, ценимыми, удовлетворенными – и испытывают всепоглощающее, захватывающее, абсолютное, райское блаженство любви. Природа этой теории по сути практическая: влюбленные переносят ощущение собственной ценности на человека, которого они любят, который представляется им в виде идеального «я». А тот, кого любят, в свою очередь, ощущает себя более интересным, более благородным, более утонченным.
Некоторые из лучших идей Фрейда не вполне оригинальны. Ницше к тому времени уже написал, что «каждый мужчина хранит в себе образ женщины, производный от образа его матери, и в соответствии с этим образом будет склонен уважать или презирать женщин». Шопенгауэр говорил о символической связи между материнским лоном и смертью. И действительно: жившие в Елизаветинскую эпоху часто использовали эвфемизм «умереть», имея в виду чувство сексуального удовольствия. Окончательное воссоединение со своей матерью должно возвратить человека в состояние совершенной безопасности материнской утробы, как будто он еще не родился. Платон размышлял о прототипах, сублимации, сопротивлении и слиянии. О значении снов писали многие философы и поэты. Однако Фрейду было суждено развить эти идеи, объяснить лежащие в их основе механизмы, сделать общие выводы и разработать на их основе реально работающую терапевтическую методику. Кроме того, Фрейд был безжалостным исследователем своего собственного прошлого и мотиваций. (Допущение, позволяющее считать, что один может представлять многих и что часть подразумевает целое, тоже родом из Древней Греции.) Его теории были основаны на личном, иногда мучительном, опыте и разрабатывались в контексте существовавших в XIX веке представлений о женщинах, а также произошедшей на рубеже XIX и XX веков революции в культуре и в представлениях – процесса, который продлился вплоть до 1920-х годов. Фрейд называл себя обывателем, когда речь заходила о талантах Пикассо, Брака, Шиле и многих других кубистов и экспрессионистов, популярных в Вене его времени. Но тем не менее он работал в параллельном ключе, когда имел дело с взаимосвязанными гранями опыта, а также искажениями и извращениями образов: это было нужно для того, чтобы лучше выразить эмоциональное состояние человека и ту роль, которую играют в его жизни те или иные люди. Открытие теории относительности оказало неуловимое влияние на таких романистов, как Вирджиния Вулф и Томас Харди, на таких лингвистов, как Бенджамин Ли Уорф, а также на многочисленных поэтов и художников, философов и теоретиков. Их мнение – что восприятие относительно и что мир воссоздается каждой парой глаз – начало проникать в общество и способствовало детерминистическим взглядам Фрейда. Прежде всего он верил в случай и в выбор. Мир полон случайностей. Мир, но не сознание.