— Возможно ты и прав. Или наоборот? Ты не думал, со своей монашеской логикой, что это сделано для того, чтобы укрепить младой дух труднейшим испытанием в их жизни?
— Подозреваю, — хитро прищурился я, — что мысли молодежи и мысли кротких братьев сильно разнятся.
— Ты даже не представляешь насколько. Как итог нашей беседы, скажу следующее: человек, попавший в ночном лесу в молниевый защитный контур, явно личность разбойная и глупая, не способная помыслить о пользе для общества, не говоря о том, чтобы ее принести, словит явно поделом.
— Допустим. Лишь бы не убился. Давай спать, завтра еще один день в пути.
— Приятных тебе кошмаров.
— Спи с Богом.
* * *
— Мать твою троллиху, да откуда он взялся! — негодовал мой спутник. — На многие лиги вокруг ни души, ночь, монстры голодные бродят! Вот тебе, Дэм, подтверждение нашего вчерашнего разговора — идиот, бродяга, нищий и пьяница!
Амбре от трупа действительно сбивало летающих насекомых и некоторых не особо стойких птиц. Одежда на нем была не то что с чужого плеча, а, скорее всего, с чужого огородного пугала. На голове, в нарушение образа, было надето не дырявое ведро или сушеная тыква, а обычная крестьянская шапка с торчащим из нее куриным пухом.
— Убил, в первый же день третьей жизни — убил… — выл Гарут, меряя поляну широкими шагами. — Гореть мне в утробе Сатановой…
— Эээ… бэээ… — просипел труп, зашевелив конечностями. Мы отпрянули в разные стороны — не каждый день на твоих глазах люди воскресают. То есть, конечно, вчера было реальное воскрешение, а сегодня мнимое, но мне и мнимого хватило бы за глаза. А тут такой шок.
— Поспешил ты с путешествием к Проклятому, — сказал я, наблюдая, как мужичок сперва встал на четыре кости, потом помотал головой.
— Дэм, садись, — засмеялся Гарут. — Видишь, он подставляет тебе спину. Впервые вижу такую самоотверженность и преклонение перед слугами Венца. Садись, он тебя покатает!
— Святые отцы! — вдруг тоненьким голоском взвыл мужичок. — Не губите! В лес зашел, в чаще заплутал, зверя искал, ягоды-грибы, хоть чем-то голод унять, утробу грешную свою от урчания отвлечь!
Я достал из сумки хлеб и сыр, предложил голодающему. Тот взял, не раздумывая, и тут же набил себе рот.
— Успокойся, брат, — вполголоса сказал я Гаруту. — Венец даже убийц может к себе принять, простить и даровать все блага.
— Как я понимаю, для этого надо освободить принцессу от драконова плена, построить храм на свои деньги и сорок ночей стоять на коленях с молитвой?
Я вздохнул. Все-таки, народное понимание религии сильно упрощено, всех тонкостей никто не понимает.