— Садись, — сказал Синельников поднявшемуся было Журавлеву. — Еще два звонка.
Сначала он соединился, опять же по внутреннему телефону, с Ковалевым.
— Скажи, пожалуйста, у Казалинского автомобиль есть?
— «Жигули» последней модели.
— Значит, он в устройстве мотора и всего прочего разбирается?
— А кто его знает… У меня вот приятель лет двадцать машину держит, а умеет только баранку крутить. Свечи ему сосед по гаражу меняет.
— Ну спасибо.
Потом Синельников позвонил по городскому телефону Румерову.
— Вильгельм Михайлович, прошу приехать ко мне. Буквально на пять минут.
Румеров как бы даже обрадовался звонку.
— Немедленно буду.
— Посиди, — положив трубку, сказал Синельников Журавлеву. — Сейчас познакомишься с одним из взяткодателей. Все равно тебе с ним общаться придется.
Едва Синельников кончил излагать Журавлеву подробности истории с тормозными шлангами и свои соображения по этому поводу, приехал Румеров. Как в последний свой визит сюда, он вошел в кабинет с улыбкой, всем своим видом показывая, что готов расшибиться в лепешку, лишь бы люди остались им довольны.
— Надеюсь, Вильгельм Михайлович, вы никому не передавали содержание наших бесед? — спросил Синельников.
— Как можно?! — воскликнул Румеров. — И вы же меня предупреждали.
— Скажите, на машину Короткова новую фару у вас на базе ставили?
Румеров зарделся.
— Вы же понимаете, товарищ Синельников, мне неудобно сразу ему во всем отказать… По-моему, так даже деликатнее… Мы были друзьями.
— Когда ставили фару?
— Позавчера.
— Ас Казалинским вы не дружите?
— С Артуром Георгиевичем? Это нельзя считать дружбой. Скорее доброе знакомство.
— Ему вы никаких услуг по автомобильной части не оказывали?
Лицо Румерова сделалось пунцовым.
— Представьте, он два дня назад попросил проверить развал колес. У нас это можно…
— Когда он привел свою машину, машина Короткова была уже у вас на базе?
— Он не сам приезжал. Какой-то молодой человек.
— Но автомобиль Короткова уже был тогда на базе?
— Да, — с некоторым испугом отвечал Румеров. — Разве что-нибудь случилось?
Синельников не счел нужным оповещать его об аварии, он лишь заметил:
— Поразительная вещь, Вильгельм Михайлович. Автобаза государственная, а вы ею распоряжаетесь, как личной. Вам это в голову никогда не приходило?
У Румерова был глубоко страдальческий вид.
— Это, конечно, нарушение… Но я же с вами откровенно…
Действительно, было чему поражаться: этот сорокалетний дядя, по всей вероятности, всерьез полагал, что его откровенность вполне оправдывает нарушения.
— Идите, Румеров, вас еще вызовут.
Поглядев на закрывшуюся за Румеровым дверь, Журавлев сказал: