— Как реагировал Казалинский?
— Скажи, говорит, этому слюнтяю, что поздно хватился. Он у меня, говорит, в кармане.
— И Перфильев раздумал? Испугался Казалинского?
— Да.
— В дальнейшем он не возвращался к этой мысли?
— Нет.
— Но во время пикника вы старались от чего-то его отговорить. При этом было произнесено слово «конфискация». Объясните, пожалуйста.
Казалинский сидел, словно окаменев, и исподлобья глядел на Короткова. Тот тоже поглядел на него, отвернулся и, помолчав, произнес задумчиво:
— Это была совсем другая мысль.
— А именно? Уточните, прошу вас.
— Александр Антонович решил идти с повинной.
— Когда же он пришел к такому решению?
— На майские праздники.
— Казалинский был осведомлен об этом?
— Конечно.
— И вы пытались Перфильева отговорить?
— Я пытался. — Коротков сделал ударение на «я».
— А что Казалинский?
— Он сказал, что Перфильева надо обезвредить.
— То есть?
— Убить.
— Болван! — крикнул, привстав со стула, Казалинский. — Что ты несешь!
— Да-да, гражданин следователь, — не обращая на него внимания, объяснял Коротков. — И он убеждал меня убить, обещал отдать половину всех денег, какие у него есть. Но я отказался.
— Гаденыш проклятый, кто тебе поверит?! — закричал Казалинский.
— Правильно, — для одного Журавлева продолжал Коротков. — Разговаривали с глазу на глаз, не докажешь. Но я говорю чистую правду.
Заявление Короткова было совершенно неожиданно. Чтобы его переварить и усвоить, требовалось время. Ковалев даже пренебрег чересчур шумным поведением Ка-залинского. Журавлев вынужден был признаться самому себе, что сильно недооценил этого «гаденыша проклятого», как, вероятно, недооценивал его и Казалинский.
Лучший способ отвести от себя подозрения в убийстве изобрести было трудно. Коротков обезоруживал следствие, психологически одним шагом заняв неуязвимую позицию. Казалинского он мог не опасаться, Каза-линскому эту карту бить было нечем. Не станет же он в отместку сознаваться, что действительно склонял Короткова к убийству и что тот по его просьбе утопил Перфильева.
И это еще не все. Коротков своим заявлением построил для следствия прочный мостик к автомобильной аварии, к ее причинам.
— Почему вы умалчивали об этом на допросах? — спросил наконец Журавлев.
— Побаивался. Надо было все обдумать, — с хладнокровной откровенностью ответил Коротков.
— Казалинский, вы признаете, что склоняли Короткова к убийству Перфильева?
— Чушь! Бред собачий!
— Спокойно. Значит, не признаете?
— Нет.
— Вам было известно о намерений Перфильева явиться с повинной?
— Нет. Это все сказки. База — да, согласен, виноват, судите. А это — нет.