Мы постановили закинуть удочку и раз вечером подкараулили Брыся, когда он из клуба возвращался, с последнего сеанса. Остановили: мол, нет ли закурить? У него всегда было, пошли в сарай, зажгли лампу, и Эсбэ, пока курили, изложил наш план.
Брысь сначала улыбался, а потом щелкнул меня и Эсбэ в лоб и говорит:
— А что, это идея! Можно махнуть.
Мы от счастья закричали «ура!». Брысь нас остановил:
— Тихо! Никому не болтали?
Этого он мог бы и не спрашивать, мы даже обиделись. Он заметил, поправился:
— Ладно, замнем. Беру команду на себя. А вы отвечаете за подготовку.
И тут Эсбэ пришла замечательная мысль.
— Нам нужно иметь особый знак, — сказал он таинственно.
— Какой еще знак? — не понял Брысь.
— В Испании мы же не можем под своими настоящими фамилиями воевать. Мы же будем в разведке.
— Ну и что? Тебя зовут Эсбэ, его — Серьга, меня — Брысь.
— А если кого из нас тяжело ранят или убьют, как наши товарищи узнают, что это мы? Мы же потеряем сознание…
Брысь подумал и согласился:
— Ты прав. Что предлагаешь?
— Надо сделать наколки на руках. Вот у тебя же есть.
Брысь поглядел на свою голую руку, где была выколота черепаха.
— Можно. Только учтите, это больно.
Эсбэ презрительно фыркнул.
— Кто едет в Испанию, тот не боится никакой боли.
— Достаньте черной туши, пузырек, — сказал Брысь. — И четыре иголки.
— Какие иголки? — спросил Эсбэ. Мы не знали, как это делается.
— Обыкновенные, какими нянька шьет. И еще нужно немного ниток.
На следующее утро мы собрались в сарае у Эсбэ. Все было принесено: пузырек туши, четыре иглы и нитки. Эсбэ захватил бинт. Показав на бинт, Брысь удивился:
— А это еще зачем?
— После завяжем, а то дома увидят — попадет.
Приступили к делу.
Когда все было закончено, руки у нас вздулись, будто под кожу и правда настоящая черепашка забралась. И горело, саднило так, что хотелось в голос выть. Но нельзя.
Мы с Эсбэ покурили, и он завязал бинтом руку мне, а я ему.
Отцу с матерью я сказал, когда спросили, что, мол, ободрался о гвоздь, который торчал из забора. Но дня через три у меня ночью повязка съехала, мать утром увидела руку, сказала отцу. Он тогда в первый раз кричал на меня. А мать плакала и неделю со мной не разговаривала. Но они понимали, что ничего назад не повернешь, и в конце концов смирились.
Через месяц опухоль постепенно сошла, и наколка приобрела почти такой вид, как у Брыся, чего мы с нетерпением ждали. Только все еще чуть краснели некоторые точечки от игл.
Нам с Эсбэ предстояло сделать три клюшки, а три уже были готовы. Мы освободили для этого целый день и принялись за работу. По плану до отъезда оставалась неделя.