Дверь открылась раньше, чем Валя повернула ключ.
На пороге стоял отец. Высокий, поджарый, кривоногий, как кавалерист. Узкие брюки на тонких цветных подтяжках, белая майка, грудь и плечи заросли волосами, редкие волосы на голове всклокочены и на узком, измятом и небритом лице набрякли мешки под глазами, густые тёмные брови срослись на переносице, острый нос почти воткнулся в усы. В сузившихся глазах сухая, холодная злость.
Крепкой рукой он схватил Валю за шею и, как котёнка, швырнул её с лестничной площадки в коридор.
- Пришла, потаскуха? - с угрозой произнёс он, поворачиваясь к съёжившейся в углу Вале. - Опять нализалась где-то, дрянь? У-у…
Он замахнулся, и Валя закрыла глаза.
В этот момент в коридоре показалась мать, кутаясь в синий, махровый до самого пола халат.
- Алексей!
Отец оглянулся. В глазах его мелькнула жалость. Он опустил руки и, вздохнув, сказал:
- Ну верно, верно. Да и противно дотрагиваться. Тряпка половая, об неё только ноги вытирать.
Вале хотелось крикнуть: «Неправда! Я чистая! Я теперь чистая! Я только для Николая живу. И совсем другой стала, вы не знаете!» Но она лишь затравленным зверьком смотрела на отца, а слёзы, помимо её воли, текли и текли по щекам, и она машинально втягивала их трясущимися губами.
Но мать, кажется, что-то поняла, что-то новое уловила в дочери, и не сейчас, а вообще в последнее время. Валя это давно почувствовала, хотя мать ни слова ей не сказала, ни о чём не спросила: она как будто боялась спугнуть это новое или сама ещё не верила до конца в своё открытие. И Валя тоже ей ничего не говорила и не собиралась говорить. Пусть сама как хочет догадывается, если она мать. А Валя давно им обоим не верила и считала врагами, худшими из врагов, потому что она от них ещё и зависела.
И вот сейчас мать, которая раньше никогда не заступалась за Валю, даже не выходила из комнаты, когда отец ночью впускал Валю и ругал её, а дважды даже ударил, - сейчас мать не только вышла, но и остановила отца. В другое время Валя обратила бы на это внимание. Но сейчас она ничего не заметила, сейчас у неё гудела голова, ломило в висках и совсем пересохло во рту - она не могла пошевелить языком.
Мать подошла к ней, притянула к себе её голову и заглянула в глаза.
- Тяжело тебе, доченька? - тихо спросила она, спрятав лицо в перепутанных Валиных волосах.
И Валя, искусав себе губы, вдруг разрыдалась с таким безысходным, трезвым отчаянием, что даже отец озадаченно и хмуро спросил у матери:
- Что это с ней?
- Ну полно, доченька, полно, - прошептала мать и погладила Валю по голове.