Первым нарушил молчание Мурзин.
- Да-а… - вздохнув, сказал он. - На нашей работёнке не соскучишься.
- Именно, - подтвердил Виталий. - И к чёртовой матери летит вся наша версия.
- Насчёт того, кто убийца?
- Да, - задумчиво кивнул Виталий. - В ту ночь на лестнице подъезда мелькнул один парень. С чёрным портфелем. Он спешил на самолёт. Я думал, что исчез ценный свидетель. А его-то и убили… И ограбили… Вот какая история.
И сразу два важнейших обстоятельства пришли на ум Виталию. Первое - это что не было убийства в пьяной драке. Всё было обдумано и подстроено. Того парня во дворе уже ждали. А второе - это нежелание кого-то из жильцов признать свою связь с убитым, потому что тот парень вышел не из квартиры Пашки, это ясно. Почему же никто не пожелал признать, что парень тот ушёл от них? Чего они боялись?
След упрямо вёл в Москву и… терялся в тёмном подъезде.
В самолёте, под ровный гул моторов, Виталий пытался читать купленные в аэропорту уже сегодняшние утренние московские газеты, но мысли бежали от газетных строчек к его собственным делам и он не в состоянии был уловить смысл прочитанного.
Вчера вечером из гостиницы он позвонил домой, и Светка дрожащим голосом сообщила, что днём Анну Михайловну отвезли в больницу, прямо с работы. И Светка только что вернулась оттуда. Врач сказал, что инсульт. Правда, лёгкий. И всё должно пройти. Но пока ей очень плохо, она еле говорит. И положили её в коридоре, в палатах нет мест. Светка не знала, что делать. Она уже говорила с заведующим отделением, с врачом, со старшей сестрой. Все обещают, но когда - неизвестно. Может быть, надо сделать подарок кому-то из них или просто сунуть деньги? Нянечкам она уже рассовала рубли и трёшки, и они обещали особо присматривать, ведь мама сейчас совершенно беспомощна. Но нянечкам все, наверное, суют. Что же делать? Всегда бодрая, самоуверенная Светка была совершенно растеряна и как-то пришиблена. «Что же ты не позвонила отцу? - разволновался Виталий. - Он бы всё устроил». «Я звонила, - пролепетала Светка. - Но ведь все на работе днём… А завтра ты уже прилетишь… Сейчас всё равно ничего не сделаешь… Ой, Витик, как это ужасно!..» Да, это было ужасно. Виталий даже не думал, что так разволнуется. Ночь он почти не спал.
И сейчас, в самолёте, он всё время клевал носом и, вздрагивая, тряс головой, отгоняя дремоту. Наконец, когда погасло световое табло над дверью пилотского отсека, Виталий с облегчением закурил, прогнав остатки сна.
Но прошло чуть больше часа, как табло снова зажглось: самолёт пошёл на снижение. «Сумасшедшие всё-таки скорости, - подумал Виталий. - Ведь больше тысячи километров. Когда-то неделями ехали, дневники писали в дороге, письма, чаи гоняли на почтовых станциях. А тут дух перевести не успеваешь, скачешь, как с троллейбуса на автобус». Потом он подумал, что сразу же, как приедет, доложит всё Кузьмичу и помчится в больницу. Кузьмич, конечно, отпустит. А потом, когда он вернётся, они подумают, что делать дальше. Ах да! Ещё сразу же надо позвонить отцу на работу, - наверное, у него в той больнице есть знакомые, у него, слава богу, всюду есть или бывшие коллеги, или бывшие ученики.