Северцевой эта теория очень нравилась – она снимала все подозрения с отеля и избавляла от необходимости всех этих явно порочащих репутацию разыскных мер. Вот король уедет и пусть там разбирается. Антошин слушал и молча не соглашался. Он понимал, что им предстоят тяжелые дни, когда надо будет терпеть присутствие полиции, спецслужб, жалобы и назойливость королевской свиты. Наконец, сам король лично уже два раза беседовал с руководством отеля. Вел он себя весьма несдержанно.
– Надо ждать, пока свое мнение выскажут наши эксперты, – этими словами заканчивались их вечерние совещания.
Антошин и Саша выходили из кабинета, оставляя Северцеву. Несмотря на все последние события, на везде мелькающих Карона, Зимина и Донелли, Северцева возвращалась и возвращалась к мыслям о муже. Его фотография все так же лежала в ее столе. Еще в самом начале, когда она въезжала в этот кабинет, она, как того требовала традиция, поставила портреты своих родных на свой стол. Сын на фотографии был еще совсем маленьким, а Антошин точно такой же, как и теперь. Потом, когда она однажды увидела чей-то удивленный взгляд, она убрала фотографию в стол. «Действительно, смешно и даже как-то глупо держать его фотографию, когда муж по коридорам отеля целый день ходит! И мы видимся по двадцать раз на дню», – сказала себе Северцева. Теперь же она очень часто доставала ее. И опять чувствовала себя так же глупо. Потому что те мысленные диалоги, которые она теперь вела, можно было вполне вести в реальности, видя перед собой Антошина. Но неуверенность в собственных ощущениях, страх потерпеть неудачу и боязнь узнать то, о чем она догадывалась, не давали ей это сделать. Северцева находилась в той опасной для человека ситуации, когда принять решение было практически невозможно. Опасной, потому что промедление могло обернуться поражением, а разговор с мужем стал бы подтверждением наблюдений. И Северцева ничего не предпринимала, мучаясь от своей же нерешительности.
– Сергей Александрович, у вас еще есть дела? – спросила она в этот вечер.
– Да, человек из полиции должен подъехать. – Услышав ее голос, Антошин остановился уже в дверях.
– А, хорошо, – замешкалась Северцева. Она не знала, что еще сказать, ждала какого-то жеста от Антошина. Она видела, как Саша Соколова уже вышла в коридор из приемной.
– Ты еще что-то хотела спросить? – краснея, поинтересовался Антошин.
Северцевой бы первой начать разговор и сказать, что она давно все заметила, но благоразумно ждала, что, наверное, все-таки настало время разговора. Да, сейчас не самое подходящее время, но и ждать больше нет возможности и сил. Если бы она решилась это все произнести, может, у нее хватило бы и мужества на другие слова. На слова признания в любви, пусть такой странной, немного жестокой, но все же любви. Но Наталья Владимировна только что-то чиркнула на бумагах и произнесла: