Тут мои воспоминания обрываются напрочь. Должно быть, мы отрубились, как только добрались сюда.
– Джек…
Слышу настойчивый шепот поблизости. Я жду, что вот-вот дверь в ванную раскроется, войдет заспанная Бекс, потянется за таблетками…
Но дверь остается неподвижным прямоугольником в стене напротив.
Выхожу из ванной, все еще ожидая врезаться в Бекс.
Но Бекс мирно похрапывает в кровати.
Она звала меня во сне! Это явно хороший знак, особенно после наших поцелуев.
– Джек…
Опять этот шепот. Он как ледяной звон, прорезающий гул кондиционера. Или это и есть гул кондиционера? Звуковое искажение, обман слуха? Некоторые товарищи упрекают меня в самовлюбленности, но неужели же я мог зайти так далеко, чтобы слышать собственное имя в шуме кондиционера?
– Джек…
Одно я знаю точно. Я стою лицом к кровати, но шепот отчетливо раздается за моей спиной.
Я разворачиваюсь и утыкаюсь взглядом в бледную полоску желтого света, вползающего из-под входной двери.
Желтую линию рассекают два красноречивых темных мазка. Две подсказки, что кто-то стоит за моей дверью.
Нашей.
Воображение рисует там Марию Корви. Ничего не могу с собой поделать. Сумасшедшая со звездами в глазах шепчет мое имя.
В Гонконге я ее видел, могу увидеть и в Лос-Анджелесе.
Ниточки, узелки, такие отчаянно правдоподобные.
За мной – прерывистое дыхание Бекс.
Надо мной – холодный воздух, струящийся меж створок кондиционера.
Передо мной – дверь с тенью внизу.
Голова раскалывается так, что нет сил все это терпеть. Я стремительно преодолеваю расстояние до двери.
Но… Я мешкаю перед тем, как выглянуть в глазок, вырезанный под схемой эвакуации.
– Джек…
Мое имя просачивается ко мне сквозь дерево. Нет, точно сквозь дерево.
Это что, приближается очередная галлюцинация? Если я выгляну в глазок, уставятся ли на меня в ответ желтые, мерцающие, осуждащие глаза Марии Корви? Пропавшая без вести, возможно, уже мертвая… Неужели и впрямь дает о себе знать чувство вины? Но разве я должен чувствовать себя виноватым перед убийцей? Знаю, что сказал бы доктор Санторо… Что угодно, лишь бы ничего не противоречило его полюбившейся теории.
Гори оно все огнем.
Я приближаю глаз к медному кружку.
Ничего. Никто не смотрит на меня в выпученную линзу. Мой номер – в самом конце длинного коридора, который убегает вдаль, мимо дверей, прямые линии которых дугой загибаются в линзе глазка. Приглушенное освещение вдоль стен могло казаться мне ненавязчивым, приятным и стильным по вечерам, но сейчас они нагнетают зловещую атмосферу.
Я пытаюсь сообразить, какого роста была Мария Корви. Если она стоит вплотную к двери, увижу ли я ее?