Пятьдесят оттенков бреда.
Вдруг мне приходит в голову, что я могу быть уже мертв, и перестаю смеяться. Может, я сейчас призрак? Может, это уже смерть? Я успокаиваюсь, когда чувствую тепло в шее, а затем и биение пульса. Но вдруг мертвые ощущают себя как живые? Что, если эта тварь внутри Марии Корви видит меня ее глазами, а обычные люди – нет?
Я помню давешнее привидение в подвале Лос-Анджелеса. Или грядущее привидение, смотря с какой стороны посмотреть. Вне всякого сомнения, то был, есть и будет мой призрак. Мой будущий призрак. И он был прозрачен, и таял перед глазами, не то что я сейчас. Еще я помню его страшные ожоги, и в очередной раз накатывает тревога.
Мои мысли катятся в эту бездну, пока мое прерывистое дыхание не выравнивается и паника не отступает. Я решаю, что нужно действовать.
В церкви от боли вскрикивает отец Примо Ди Стефано. Ага, это, должно быть, Мария вонзила выплюнутый гвоздь ему в ногу. И я еще сомневался в реальности происходящего? Как же я наловчился отгораживаться от реальности. Это было, кажется, целую вечность назад.
Как быть? Рискнуть и поговорить с собой из прошлого, уговорить его бросить написание этой книги? Попросить его вымолить прощения у священника, и в особенности у Марии? Если я сглажу обиду, нанесенную своим смехом, может ли это отменить грядущие кошмары?
Вдруг это мне дается второй шанс?
Каковы правила этой игры? Я просто сочиняю их на ходу, в чем я сам обвинял в свое время Паранормальных.
Я хожу кругами, пока не накручиваю себя до предела и не решаюсь выйти из-за церкви.
Вывернув из-за угла постройки, я сразу вижу Тони Бонелли. Он стоит в некотором отдалении от входа, там, где припаркованы машины. Он курит и пока не видит меня. Но я начинаю припоминать. Осталось немного.
И вот он замечает меня у обрыва и спокойно кивает. Я мог бы подумать, что он испугается или насторожится, но ведь для него я – тот самый клиент Джек, который сейчас в церкви. С такого расстояния Тони вряд ли заметит, что на мне другая майка. Пиджак тот же, джинсы, возможно, те же. Он не заметит ни рюкзака Шерилин за моей спиной, ни толщи бинтов и ваты под одеждой.
Во мне бушует ярость, когда я начинаю двигаться на него. Мои руки дрожат от превкушения этого момента, когда нащупают тонкую кожу его горла, глазные яблоки, все, до чего смогут дотянуться. Я хочу, чтобы этот подонок страдал за то, что сотворил с Бекс, хотя у него это еще впереди, и я понимаю, что его довело до этого безумие.
Бонелли хмурится, делает шаг назад. Он хочет сказать что-то, вероятно, спросить, что случилось, но в этот момент из боковой двери церквушки выходит «я» из прошлого. Охваченный иррациональным страхом, я прячусь за угол церкви, чтобы меня не заметили.