Нужно обратиться к кому-то за помощью. Только не к себе самому.
Опять же, вам эта мысль покажется такой очевидной. Но для меня это откровение. Последнее, что приходит в голову в связи с телефоном, – это телефонный звонок. В наши дни звонишь человеку лично – и он думает, что кто-то умер.
Понятия не имею, как звонить в местную полицию, а на то, чтобы узнать, уйдет слишком много времени. Тогда я набираю Алистера. Да, мы ненавидим друг друга. Маменькин сынок, наверное, опять повесит трубку. Но вдруг в этот раз он воспримет меня верьез и вышлет подмогу.
И вот в этот момент настоящее откровение, в сорок два карата, стискивает мне горло.
О боже. Прямо в эту минуту Бекс еще жива. Она не умерла, не застряла в недрах «Сансет-Касла», засоряя стоки. Она все еще в Брайтоне, полна эндорфинов и считает, что счастлива с Лоуренсом. И все так бы и оставалось, если бы какой-то малодушный манипулятор не рассорил их.
Я могу позвонить Бекс и сказать ей никогда и ни за что не приезжать в Лос-Анджелес.
Я могу спасти ей жизнь.
Я могу спасти ее от себя, от Тони.
Батарея: четыре процента. Телефону уже больше двух лет, так что батарейка умирает стремительно.
Я могу сделать только один звонок.
Один критический выбор.
Могу позвонить Алистеру и спасти себя. Могу позвонить Бекс и спасти ее.
Или – или.
Вокруг моего дерева дождь барабанит по земле.
Та врожденная воля к выживанию, о которой я упоминал раньше, вот когда она включается в полную силу, на бессознательном уровне. Под корой моего головного мозга сходит с ума гипоталамус. Ая, богиня самосохранения, обнимает его со всех сторон и помогает привести в действие естественный процесс.
Я хочу жить. Господи, как я хочу жить.
Внутри моей покореженной линии жизни Бекс уже мертва. Она умерла, и мир не перевернулся. Но если умру я – мир все равно что кончится, с моей-то точки зрения. Я видел доказательства жизни после смерти – жизни после моей смерти – но что это за существование? То черное существо из бойлерной было моим будущим призраком, обезумевшим, влачащим жалкое существование. Хорошо бы это была лишь временная мера, чистилище. Но что, если никакого мира мертвых как такового, самого «мира», за пределами нашего, и не существует? А все мы остаемся здесь как электромагнитное эхо самих себя и липнем к прежней жизни?
Когда батарея опускается до трех процентов, времени на раздумья не остается.
Я собираюсь набрать номер, когда трио ярких воспоминаний выстраивается передо мной в одно мгновение.
Через секунду проходит соединение. Невыносимо долго слышны гудки, и потом на том конце отвечают: