Любопытно. Получается, Ди Стефано готов пойти на все, лишь бы убедить меня, этакого фому неверующего, в реальности сатаны, даже если для этого придется воткнуть себе в ногу гвоздь. Или просто они с Корви вовсе ни в каком и не в сговоре? Тогда, выходит, Ди Стефано проворачивал свою обычную театральную программу перед жрущим железо подростком, и колеса кармического правосудия подмяли его под себя.
Я изучаю рвотную массу на полу. Прелестно. Вот валяется еще гвоздь, идентичный тому, что торчит из ноги Ди Стефано, и вот еще один невнятный покореженный обломок металла. Я наклоняюсь, чтобы поднять гвоздь, но Безбородый одергивает меня лаем, который, как выяснится позже, означает: «Ничего не трогай». Переводчика Тони, к счастью, поблизости нет, так что я с невинным видом продолжаю перекатывать гвоздь в пальцах. Он действительно сделан из тяжелого металла.
– Положите на место! – командует Бородач. – Это теперь дело полиции.
– Нет-нет, – цедит сквозь зубы Ди Стефано. – Я не стану писать заявление на ребенка, который не ведает, что творит.
Подозреваю, старик уже жалеет, что пустил журналиста на сеанс. Надо думать, он рассчитывал, что экзорцизм пройдет без подобных загвоздок. Какая удача, что я вписал неправильное имя в документ, гарантирующий Ди Стефано право контрольного экземпляра. Для тех, кто не в теме: контрольный экземпляр – это когда интервьюируемый имеет право прочесть финальный вариант текста и внести свои коррективы, другими словами, потребовать удалить неугодные ему фрагменты. Это являние ворвалось в журналистику лет десять-двадцать назад, когда один бесхребетный писака прогнулся под большой звездой и наделил ее подобной властью. С тех пор эта история в нашей профессии как бельмо на глазу, заодно со всякими другими ограничениями вроде присутствия пресс-секретарей на интервью или заранее одобренных вопросов. А вы еще спрашиваете, почему я перешел на литературу…
Спектакль окончен, и Мария приняла свой прежний вид. Желтизна сошла с белков ее глаз, и шея снова кажется нормальной длины, вот только лицо остается пунцовым, и сломанный кровоточащий ноготь выглядит болезненно. Они с матерью сидят в сторонке, и девочка с диковатым испуганным видом расспрашивает мать на беглом итальянском. Мадделена, с трудом сдерживая слезы, пытается отвечать на вопросы дочери, параллельно вытирая носовым платком кровь с губ Марии.
Поймав на себе обжигающий пристальный взгляд Мадделены, я пытаюсь объяснить, что смеялся не над ее дочерью, а над самой ситуацией. Без Тони некому помочь мне справиться с этой задачей, и одних моих интонаций оказывается недостаточно. На вопрос, что она намерена предпринять дальше, Мадделена выдавливает несколько слов на английском: