- Анд-дрюша, я уверена, тебя оправдают!
- Мама, запомни, что я тебе сказал! И будь осторожна, пожалуйста. Думаю, человек, который это затеял, очень опасен. Надеюсь, ему был нужен только я… но кто знает… Прошу тебя, будь осторожной, и Таньке тоже передай, чтобы они с мужем в оба смотрели. Пусть охранника наймут.
- Андрей, это какой-то страшный сон!..
- Да, мам… Вот только проснуться никак не получается…
На негнущихся ногах вошла в зал судебного заседания. Боже… черные глаза обжигали, прожигали дыры в коже, душе, сердце. Привет, Андрей... Привет. Евдокимов был одет во всё черное, просто темный ворон, следящий с мрачным напряжением за каждым моим движением. Между бровями залегла угрюмая складка. Красивый... Да, он кажется очень красивым. Ужасно захотелось подойти к нему, обнять… Ах, если бы мы встретились при других обстоятельствах.
Оступилась. Руки тряслись, словно я месяц пила без просыха. И я бы пила, глотала алкоголь литрами, в надежде погасить хоть немного душевную боль и съедающее меня изнутри чувство раскаяния. Но, во-первых, у Моргунова другие представления о том, как мне нужно вести себя в преддверии суда, нельзя разрушать образ приличной скромной девочки, а во-вторых, хоть я до сих пор не свыклась с этой мыслью и материнские инстинкты еще не проснулись, но ведь внутри моего живота растет ребенок. Ребенок Евдокимова. А я собираюсь, точнее, должна, надолго засадить его отца в тюрьму, навсегда повесив ярлык насильника.
Не смотри на Андрея, Лина, нельзя, он просто богатенький придурок, который чем-то не угодил другому богатому придурку. А ты всего лишь пешка в непонятной игре Моргунова... а пешкам не пристало думать, не пристало чувствовать сожаление, только исполнять свою роль.
Как много в зале заседания людей. Пришли сотрудники с бывшей работы, мои одногруппники, бабушкины друзья, практически весь цвет науки филологического факультета нашего университета, сидела вся взволнованная Варька и даже Мишина мама решила поддержать подружку своего погибшего сына. Она всегда меня любила, не то, что Мишка. Все они переживают за бедную девочку, волнуются, возмущены тем, что со мной могли поступить так чудовищно жестоко. Боже... какая же я мразь.
Наконец села, а скорее, упала на стул и слезы побежали из глаз, смешивая всех людей в этом зале в пестрое, взволнованно перешептывающееся месиво. Адвокат, подсунутый Моргуновым, заботливо подал мне стакан воды. Зубы громко стукнули о стекло, а вода, которую я машинально попыталась пить, словно осколками кололась. Я сейчас вся истеку кровью изнутри.