— Не суетись, Макарыч. Лучше слушай и запоминай: ТЫ НИЧЕГО НЕ ВИДЕЛ, и все будет о'кей. Зачем тебе башку под топор ложить? Сам понимаешь. И мне лишняя кровь не нужна. Вот где она у меня. — Николай небрежно чиркнул ребром ладони по горлу, делано улыбнулся и потрепал Тюрина по щеке. — Ты хороший мужик, Макарыч. А этот, — он кивнул на стену, очевидно имея в виду свою жертву, — случайно. Я не мокрушник, Макарыч. Сам, придурок, полез… Николай запнулся. — Все-то я рассказывать не буду. Тебе ни к чему. Только ты запомни, Макарыч, если что… — Николай внушительно помотал головой. — В общем, сам понимаешь. Не маленький.
— Да-да-да, — Тюрин отчаянно закивал, а Николай встал и перебил:
— Да ты не кивай и не поддакивай. Лучше мотай на ус. — Он молча прогулялся по комнате, подошел к репродукции и щелкнул по ней пальцем. Хорошая картинка. Где взял?
— Это давно, — забормотал Тюрин. — Трофейное, наверное…
— Антиквариат, — оценил Николай.
— Возьми себе, — почти выкрикнул Тюрин. Он соскочил с дивана и мгновенно очутился у стены. — Подарок. Я тебе её дарю. Бери-бери.
— Не надо. Пусть у тебя висит. — Николай вытянул руку из кармана и пристроил за дубовой рамой небольшой сверток. — Это деньги, — пояснил он. Пригодятся.
— Не надо, — испугался Тюрин и взмолился: — Я прошу тебя…
— Надо, — спокойно оборвал его Николай. — Ты же ко мне за деньгами приходил. — Затем, ухмыльнувшись, он добавил: — Трешки нет. Вот, возьми что есть. Чем богаты. Отдавать не надо. Это подарок.
— Коля, — жалобно запричитал Тюрин, — не надо мне денег. Честное слово, не надо. Я и так никому ничего не скажу.
— Дурак ты, Макарыч, — печально проговорил сосед. — Тебе же все равно молчать. Так уж лучше за деньги, чем бесплатно. Смотри, Макарыч, береги себя. — Николай как-то совсем по-человечески, доверчиво потянулся и широко зевнул. — Пойду я, посплю. Значит, я надеюсь на тебя, Макарыч. Смотри, спать буду спокойно. — Он щелкнул австрийского канцлера по носу. Умели, бля, жить. И ты учись. Тогда все будет о'кей. Понял?
— Понял, — обреченно кивнул Тюрин.
3
На следующий день Тюрин пришел на работу раньше обычного. Ночь он провел отвратительно, все время вставал, пил воду и, проходя мимо репродукции, косился на пачку купюр толщиной в палец, которая так и осталась торчать из-за рамы. На душе у Тюрина было пусто, как после приступа рвоты. Всякую мысль о Николае и его жертве он гнал от себя и старался думать только о том, как он устал. Страх покинул Тюрина, но осталось какое-то предощущение неотвратимой беды, животное предчувствие грядущей катастрофы.