- Ну да! В чем вам от него возбранено? - повторил за ним и отец.
Тимофей жалобно и стыдливо посмотрел на него.
- Не могу я, бачка, про то сказывать-с! - отвечал он и как-то странно засеменил руками.
- Отчего не сказывать? Говори! - сказал отец настойчиво.
Михайло Евплов как будто бы слегка вспыхнул.
- Выдумать да наболтать, пожалуй, всяких пустяков можно... - произнес он.
Тимофей молчал.
Матушка на этом месте встала и вышла. Отцу тоже, видно, была не совсем легка эта сцена.
- Ну, ступайте! - сказал он, закидывая, по обыкновению, глаза в сторону.
Михайло Евплов, однако, не трогался. Он, кажется, пережидал, чтобы первый пошел сын. По лицу Тимки мне показалось, что он хотел что-то сказать, но не смел ли, или не хотел этого сделать, только круто повернулся и пошел.
- Вы уж, батюшка, сделайте милость, прикажите, чтоб и супружница его слушалась и не фыркала... - сказал Михайло Евплов.
- Чтоб и супружница слушалась, слышь! - повторил отец, грозя Тимке пальцем.
Но тот ничего не отвечал, и я слышал, что он сердито хлопнул в лакейской дверями.
Михайло Евплов постоял еще несколько времени, покачал в раздумье головой и проговорил:
- Такой этот нынче молодой народ стал, что срам только один с ним.
Но, видя, что отец ничего ему не отвечает, он тоже повернулся и пошел, - но залу стал проходить медленно, неторопливо и все точно к чему-то прислушиваясь.
II
Прошло времени недели с две. Мы ужинали. Отец (он все это время был заметно в дурном расположении духа и теперь кидающий то туда, то сюда свой беспокойный взгляд) вдруг побледнел и, проворно вставая, проговорил:
- Фомкино горит!
Мы взглянули по направлению его глаз: все наши окна были залиты заревом.
- Батюшка, может быть, это овин! - хотела было успокоить его матушка.
- Вся деревня, сударыня, в огне!.. Выдумала!.. Лошадь мне! - кричал старик, проворно сбрасывая с себя халат.
Матушка сама стала ему подавать одеваться: горничная прислуга вся уж разбежалась по избам, чтобы поразузнать и поохать насчет пожару. В залу вошел наш приказчик Кирьян, со своей обычной, не совсем умной и озабоченной рожей и теперь совсем опешивший от страху.
- В Фомкине несчастье-с! - проговорил он.
- Людей туда!.. Лошадь мне! - говорил батюшка, застегивая дрожащими руками свой полевой чепан.
Мне тоже захотелось съездить на пожар.
- Папаша, возьми меня! - запросился я.
- Перестань, пащенок! - прикрикнул было на меня старик.
Но я не отставал:
- Папаша, возьми!
- Ах ты!.. Ну, поезжай!
Он вообще любил несколько геройские с моей стороны выходки; но матушка напротив.