Я было вздумал отпрашиваться.
- Мать беспокоится, а он тут... Петр, отвези его домой! - говорил старик, выходя из себя и грозя мне кулаками.
- Поедемте, судырь! Что тут барчику делать! - посоветовал мне и Петр.
Я, делать нечего, взмостился на своего коня и отправился. Петр последовал за мной. Я всегда любил бывать с этим человеком за его веселый и разговорчивый характер.
- Что, Михайло Евплов плачет еще? - спросил я его.
- Поуняли маненько, поукачали... раза три в огонь-то врывался: все хотелось кубышку-то с деньгами выцарапать.
- А много денег у него было?
- Много, черт его дери, накопил... тысяч десять, говорят, было...
- А сын его Тимка - тоже плачет?
- Да, тут тоже присутствует, - отвечал Петр, - только слез-то не больно что-то видать у него, - прибавил он как бы в некотором размышлении.
Я дал шпоры лошади и поскакал марш-марш.
- Тише, тише, барин! Право, маменьке скажу! - говорил Петр.
Но я знал, что он не скажет.
Матушка нас встретила только что не на крыльце.
- И не стыдно тебе, не грех так меня мучить? - сказала она.
Я поспешил поцеловать у ней руку и стал ей представлять почти в лицах, как огонь горел, как Михайло Евплов плакал.
- Ну, не говори... будет! - произнесла она, махая мне рукой и сама готовая почти разрыдаться.
Видневшееся из наших окон пламя все становилось меньше и меньше. Через час после того приехал и отец. Загрязненный, залитый почти с ног до головы водой и чем-то, должно быть, еще более раздраженный, он шумно вошел в залу. Вслед за ним поваренок Гришка, вспотевший, как мокрая мышь, и с закоптелым лицом Кирьян ввели под руки Михайла Евплова. Он был в чьем-то чужом полушубчишке, весь дрожал; рука и лицо его были в крови.
- Посадите его тут! - сказал отец.
- Его надобно напоить чаем или мятой: он весь продрог! - сказала матушка.
Несчастный старик замотал головой.
- Нет, матушка: водочки дай! Дай водочки! - проговорил он.
Матушка поспешно пошла и сама принесла ему целый стакан.
Михайло Евплов выпил его дрожащими губами из ее рук. Она после того хотела было подать ему кусок пирога, но он молча отвел его руками.
- Сведите его в людскую, да чтобы он не сделал там чего-нибудь над собой - я с тебя спрошу, - сказал отец Кирьяну.
Тот с Гришкой хотел было поднять Михайла, но он не дался им и повалился отцу в ноги.
- Батюшки, благодетели мои! Не оставьте меня, несчастного! - стонал он.
- О старый дурак! Сказано, что не оставят - бога только гневит, вспылил отец, между тем как у него у самого текли по щекам слезы.
- И ее, злодейку, накажите, и ее! - бормотал Михайло Евплов, ползая по полу и хватая отца за ноги.