— А дальше что? — интересуюсь. Вижу же, что девочке выговориться требуется.
— Дальше… Дальше… Доктор один — он сейчас в Горьком в эвакуации, мне коленки подлечил и отвел в нормальную парикмахерскую на вокзале, где мне прическу сделали короткую. Перед этим он всю очередь оттуда расшугал. Целый месяц мы так поезда с ранеными разгружали. Из теплушек было легче. А потом отправили меня на сестринские курсы при ''пироговке'' — всё же у меня средне образование имеется. А когда я их в октябре закончила, госпиталь уже в Горький уехал в эвакуацию. Я сюда попала. Из Лефортово меня направляли учиться, в Лефортово и распределили. Тогда было, не то, что сейчас. Все еще очень удивлялись, что я приехала обратно уже в форме и с треугольником в петлицах. Мы присягу на курсах приняли. А по окончании нам всем младшего сержанта медицинской службы присвоили.
— Так по-прежнему и хотите стать зубным врачом? — спрашиваю, откусывая нитку.
— Нет. — Смотрит прямо в глаза. — Столько народу поубивало, что нам теперь акушеры больше нужны. Народ после такой войны рожать станет активно. Должен рожать…
Последнюю фразу сказала убеждённо.
— Вдов останется не меряно, — говорю. — А еще больше молодых девчат, что даже свадьбы не дождались.
— Я вам так скажу, товарищ военлёт, хоть одного ребенка, даже без мужа каждая баба родит. Природа заставит. А те, кто с войны вернутся, я так думаю, не меньше трех детишек настругают. Я такие разговоры промеж раненых уже слыхала.
Посмотрела, как я мучаюсь с лётным шевроном, предложила.
— Вы лучше на себя гимнастерку одевайте, а я ваш нарукавный знак по руке наметаю. Быстрее будет.
И весело засмеялась, когда я пижаму снял.
— Ой, какая у вас грудь волосатая!
— Сам знаю, что бибизян. Арон-гутан. — Буркнул в ответ.
Мне почему-то этот ее смех стал неприятен.
Соня, когда мою тушку обмывала, над моей волосатостью не смеялась.
Так, что дошил эмблему на рукаве и ушел спать. Расстроенный.
Что-то мне госпиталь уже надоел. Хромать я уже перестал, так что пусть меня доктора на врачебно-лётную комиссию определяют. Нечего мне тут чужое место занимать.
В палате не спал только Анастас, ворочался. Остальные залихватски храпели.
— Что не спим? — поинтересовался я у него.
— Думаю, — ответил майор в темноте. — Понимаешь, какая вещь. Я полгода воевал, а ни одного немца так и не видел. Думаешь это нормально? И ведь не в штабах околачивался — на линии всё время.
Сел на койку, устало выдохнул. Нет никакого настроения такие беседы вести, а надо. Хоть я и не политрук.
— Но, ты же по врагу стрелял. Большим калибром. Практически морским, — успокаиваю его.