— Я такая трусиха, — рыдала она. — Если бы только… я могла спасти его… — Дженна молчала несколько секунд. — Если бы я только могла что-то сделать, чтобы спасти моего ребёнка, — пробормотала она.
Его сердце сжалось, он ощутил боль, какую никогда раньше не испытывал.
— Это не твоя вина, — задохнулся он, имея в виду каждое слово.
— Нет, моя. — Она рыдала ещё сильнее. — Я знала, каким был Лиам. На что он был способен. Он бил меня несколько раз после того, как я забеременела, он даже… он даже… бил меня в живот, — прошептала девушка последние слова.
Блядь!
Он крепче обнял ее, чувствуя, как горят его глаза. Грудь Гидеона вздымалась, пока он тяжело дышал. Вампир тяжело сглотнул.
— Лиам — офицер полиции… коп. Я знала, что, если попытаюсь сбежать, он найдёт меня, но я все равно должна была попробовать. Кто знает… может быть и вышло бы. По крайней мере, у нас мог быть шанс. Мой сын мог выжить.
Впервые он отстранился от неё, чтобы Дженна могла глубоко заглянуть в его глаза. Они были красные и налитые кровью. Ее ресницы были мокрыми, так же, как и ее щеки.
— Послушай меня, Дженна. Ты ничего не могла сделать. Я не знаю всех деталей, но есть одна вещь, в которой я полностью уверен. Ты не трусиха. Ты меня слышишь?
Девушка кивнула, ее глаза наполнились новыми слезами, и она уставилась ему в грудь.
— Хотела бы я верить в это, но это неправда. Видишь ли, это все моя вина. Я пережарила его стейк. Я думала о других вещах и не обратила внимания. Я была такой глупой… бестолковой. Когда он набросился на меня, я попыталась убежать. Я так боялась за ребёнка. Мне не стоило убегать.
— Что ещё ты должна была тогда сделать? Я видел ублюдка, и он был огромным. У тебя не было шансов против него.
Ее губы дрожали, а слезы продолжали литься.
— Я была на седьмом месяце. Мой ребёнок был достаточно сформировавшимся, чтобы выжить вне утробы. — Она издала хныкающий звук. — Я выбралась через парадную дверь… на лестничную площадку. Лиам позволил мне зайти так далеко. Теперь я это знаю. Я не должна была сбегать, не должна была пережаривать его стейк.
Гидеон ничего не мог с собой поделать, он громко зарычал. Рычание, медленно искажаясь, перешло в мучительный стон. Он глубоко вздохнул, борясь за контроль.
— Стейк, его чёртовы ботинки не в том месте, что угодно могло его спровоцировать. Ты ведь понимаешь, что это не имеет никакого отношения к стейку? Он не имел права поднимать на тебя руку… никогда, блядь.
— Он сказал, что не хотел этого делать, — прошептала она.
— Ты веришь, что это так и есть? — должен был спросить он.