— Н-да, — Федорчук опрокинул рюмку, выдохнул воздух носом и закурил, наконец, сигарету, которую так и крутил в пальцах.
— И без возврата… — кивнул Степан и тоже выпил рюмку. — Во всяком случае, исходить следует из худшего, — добавил он, возвращая пустую рюмку на стол. — Наши там, а мы здесь… навсегда.
— А я о чем? — Олег загасил в пепельнице окурок и, вытряхнув из пачки новую сигарету, «обстучал» ее об стол. — Жены, дети… Если на этом зациклиться, можно, действительно, спятить. Я «пятить» не желаю. Они живы, здоровы, а мы… Мы здесь. Из этого и надо сходить.
— То есть, — по глазам было видно, что «белогвардейцу» Федорчуку, ох как, сейчас не сладко, но голос Вощинина звучал ровно. — Ты предлагаешь оставить Герцена за кадром, и сразу перейти к Чернышевскому?
— В смысле от «Кто виноват?» к «Что делать?» — скептически хмыкнул Матвеев.
— Ну, не Некрасова же вспоминать, — притворно возмутился Ицкович с усмешкой. Правда от этой усмешки во рту появлялась оскомина.
— Всем плохо, — выдохнув дым, предотвратил возможную дискуссию Федорчук, только это уже в прошлом, а нас должно интересовать именно будущее.
— Ну не скажи, — огрызнулся вдруг начавший краснеть Олег. — Ты помнишь, что здесь через три с половиной года начнется?
— Ты серьезно? — Прищурился Степан.
— Двадцать шесть миллионов и три из них мои соплеменники, — Ицкович отвернулся и посмотрел в окно. — Или по другому счету пятьдесят пять и шесть.
— Угомонись! — Матвеев, наконец, снова сел за стол и, протянув руку, завладел бутылкой. — Ты не один такой совестливый, только на всякое «А» имеется свое веское «Б».
— Да, ну? — Федорчук аккуратно подвинул к Матвееву свою рюмку и, оглянувшись на Ицковича, все еще созерцающего унылый городской пейзаж за окном, двинул по столу, как шахматную фигуру, и рюмку Олега. — И какое же у нас «Бэ»?
— У тебя, — самое серьезное.
— Вообще-то, да, — подумав мгновение, согласился Виктор. — И одни — звери, и другие, блин, — животные. Да еще немцы на пятки наступают…
— Вот именно, — многозначительно произнес Матвеев, глядя в спину Олегу. — Еще и немцы…
— Допустим, — когда Ицкович повернулся к столу, цвет его лица был уже вполне нормальным. — Я, между прочим, никаких особых надежд на будущее и не лелею…
— А вот истерику, сержант, устраивать не надо! — Остановил его командным окриком Федорчук.
Ицкович вздрогнул, словно на бегу споткнулся, и удивленно посмотрел на Федорчука-Ващинова.
— Старший сержант, — буркнул он через мгновение.
— Тем более! — Теперь встал Федорчук. Видно, его очередь настала. — Думаешь, у меня сердце не болит? — Спросил он, подходя к Ицковичу почти вплотную. — Между прочим, и за «ваших» тоже!