– Чтобы нести свет веры в души грешников закоренелых…
– Сорвать платья и облачить женщин в серые рубища. Сжечь книги, которые не нравятся Савонароле, картины, прославляющие красоту и величие минувшего. Уничтожить то, что он называет роскошью. Понравится ли вам спать на охапке соломы, брошенной на каменный пол, флорентийцы? Или же смотреть на жён и дочерей, опустивших глаза в пол и не радующих взгляд? Отсутствие карнавалов, театров, песен… - небольшая, в пару секунд пауза, чтобы слышавшие меня люди малость прониклись. И затем, почуяв момент, завершаю. – Вот такой будет Флоренция согласно желаниям тех, кто стоит за этим… братом Симоном. А пока… В наказание тебе, брат Симон, да будет велено моим, епископа Памплоны, приказом сей же день вымыться и одеяние в подобающий вид привести. Если же скажешь, что не желаешь расходы на это нести, то добрые христиане, нас сейчас слышащие, я уверен, посодействуют. Так?
Смешки, со стороны слушающих. И злобное шипение монаха, впрочем, в слова не перерастающее. Хватило мозгов понять, что вляпался со своей проповедью по самые уши, и отнюдь не в чистую воду. В совсем иную, крайне дурнопахнущую субстанцию. Я же, понимая, что задерживаться будет ошибкой, пошёл себе туда, куда раньше планировал, оставляя за спиной приверженца Савонаролы. Не победителя, проигравшего, причём в совершенно неожиданный для себя момент.
Стоило мне немного удалиться, как вопли раздались с новой силой. Я оборачиваться не собирался, а вот Моранца не удержался. Присвистнул от удивления, после чего повернулся обратно и вымолвил:
– Синьор Чезаре… люди уходят. Развернулись и уходят. Доминиканца больше не слушают.
– Рад за их разум. Видимо, им не понравилась перспектива спать на соломе в хлеву и прочие сомнительные радости. А вообще, Бьяджио, вот что я тебе скажу. Не тронь доминиканца без нужды – вонять будет. И словами и телом. Как этот вот Симон.
Тут засмеялся не только Моранца, уже привыкший малость к моей экстравагантности по меркам этого времени, но и оба стражника. Смех… убивает страх. И опаску тоже. А ведь Савонаролу многие начинали по настоящему опасаться, считать серьёзной угрозой для Флоренции в её привычном виде. Правильно делали, откровенно то говоря. Вот если бы ещё у Пьеро де Медичи была такая черта характера как решительность и умение просчитывать ситуацию хотя бы на два шага вперёд. Увы и ах.
Ну, а у нас были свои дела. Мне к аптекарям, Бьяджио передавать письмо кондотьеру Эспинозе. Хлопоты и ещё раз они же. Куда от них деться?