Господин Дюра кивнул. Его лоб покрывала испарина.
— Деньги привезли? — спросил он утробным голосом. Прошло несколько минут, пока Хорнблауэр привык к его французскому и начал понимать.
— Семь тысяч золотых гиней, — отвечал Таплинг на сносном французском языке,
— Хорошо, — произнес Дюре с явным облегчением. — Они в шлюпке?
— В шлюпке, — ответил Таплинг, — там они пока и останутся. Помните условия? Четыре сотни упитанных бычков, пять тысяч фанег ячменя. Когда я увижу, что все это погружено на лихтеры, а лихтеры подошли к судам в заливе, я вручу вам деньги. Когда припасы будут готовы?
— Скоро.
— Так я и знал. Когда?
— Скоро… очень скоро.
Таплинг состроил недовольную мину.
— Тогда мы возвращаемся на корабль. Завтра, может быть послезавтра, мы вернемся с золотом.
На потном лице Дюра проступил испуг.
— Нет, нет, не делайте этого, — сказал он поспешно. — Вы не знаете Его Высочество бея. Нрав его переменчив. Если он будет знать, что золото здесь, он велит пригнать скот. Увезите золото, и он не шевельнет пальцем. И… и… он разгневается на меня.
— Ira prinsipis mors est, — произнес Таплинг, и, видя непонимающее лицо Дюра, снизошел до перевода. — Гнев князя означает смерть. Так ведь?
— Да, — отвечал Дюра и в свою очередь произнес несколько слов на незнакомом языке, сопроводив их резким непонятным жестом, потом перевел. — Да не будет этого.
— Конечно, мы надеемся, что этого не будет, — с обезоруживающей сердечностью согласился Таплинг. — Шнурок для удушения, крюк, даже битье по пяткам — все это так неприятно. Посему отправляйтесь-ка лучше к бею и постарайтесь, чтоб он распорядился насчет скота и ячменя. Иначе мы отчалим с наступлением ночи.
Желая подчеркнуть, что надо торопиться, Таплинг взглянул на солнце.
— Я поеду, — Дюра примиряюще развел руками. — Я поеду. Но умоляю вас, не отчаливайте. Быть может, Его Высочество занят в гареме. В этом случае никому не разрешается его беспокоить. Но я попытаюсь. Зерно уже здесь, в касбе. Нужно только пригнать скот. Прошу вас, не беспокойтесь. Умоляю вас. Его Высочество не привык торговать, тем более торговать по обычаю франков. — Дюра подолом вытер потное лицо.
— Простите меня, — сказал он. — Я плохо себе чувствую. Но я отправлюсь к Его Высочеству. Умоляю вас, подождите меня.
— До заката, — непреклонно отвечал Таплинг. Дюра окликнул слугу-негра, который скрючился под ослиным животом, прячась от солнца, и с усилием взгромоздил свое жирное тело на ослиный круп. Снова вытерев лицо он в некотором замешательстве взглянул на англичан.
— Ждите меня, — были его последние слова. Ослик затрусил обратно к городским воротам.