Наконец тело вынесли и понесли к церкви, рядом с которой располагалось сельское кладбище. За телом из хаты начали выходить все, кто там был, и выстраиваться в процессию. Настя, дождавшись, когда все вышли во двор, резво бросилась ко мне с криком:
— Убивец, убивец пришел! — явно намереваясь вцепиться мне в глаза. Не доходя пары шагов, она попыталась плюнуть мне в лицо и с удвоенной скоростью кинулась на меня.
Сделав шаг вправо и ухвативши ее правой рукой чуть повыше локтя, сильно сжал и, рывком развернув ее к себе левым боком, свистящим от ярости голосом зашептал ей в ухо:
— Подожди немного, сука, я приведу к тебе девок православных, которых муж твой татарам продал, они расскажут тебе, как их голыми разглядывали и щупали, как скот на ярмарке. Как их грязными пальцами проверяли, девы ли они… А потом скажу им, что ты жена того, кто их умыкнул, и буду смотреть, как они тебя и твоих детей на части рвать будут. Ты что, стерва, думала, что ты так и будешь на чужом горе мягко спать и сытно жрать и никто вас к ответу не призовет? — По мере того как я говорил, выражение праведного гнева на ее лице заменил откровенный страх, глаза ее заметались в поисках поддержки, но окружающие откровенно радовались бесплатному представлению и не спешили нас разнимать.
— Отпусти бабу, Богдан, — раздался голос атамана, решившего, что пора навести порядок. — Смотри, аж побелела вся. Не бойся, Настя, никто тебя в обиду не даст, пока я здесь атаман. Богдан — джура у меня, а не я у него. Не знаю, что он тебе там наговорил, но никто тебе ничего не сделает, живи спокойно, только рта не открывай и на казаков не бросайся, а то получишь нагаек — не посмотрю, что ты вдова. Продолжай, отец Василий.
От такой поддержки Настя сникла окончательно и, горько рыдая, пошла вслед за гробом, который уже выносили со двора. Демьян прожигал меня ненавидящим взглядом, его лицо было искажено гневом, казалось, что еще чуть-чуть — и он бросится на меня. Дружески улыбаясь ему, я смешался с казаками, выходящими из двора. «Вот с кем не хочется вражды, так это с этим юношей. Но тут от меня мало что зависит — как говорит народная мудрость, ночная кукушка дневную всегда перекукует. А Настя, с ее ядерным темпераментом, та не успокоится, для таких людей вся жизнь — борьба. Покойник тот ее успокаивать умел, но Демьяну слабо: будет ей в рот заглядывать, что бы она ни говорила. Хлебну еще беды с этой парой, чует мое сердце».
Пока мужики закапывали Оттара и насыпали над его могилой рукотворный холм, женщины расставили в подворье Оттара столы, лавки и накрыли заранее наготовленными кушаньями. Выкатили бочку пива, бочонок вина, и начались поминки, где даже вдова и родичи перестали горевать, И все провожали Оттара, вспоминали совместные походы и просили Бога принять его душу и простить ему все прегрешения. И не осталось правых и виноватых, каждый из нас двоих был прав и не прав по-своему. Засиживаться не стали: завтра в поход, каждому было о чем позаботиться. Как бочонки опустели, атаман от имени всех откланялся, пообещав, что соберемся на сороковины, официально уполномочил Демьяна помогать, где мужская рука нужна, вдове по хозяйству.