Расследование среди воспитанников шло в несколько приемов. Сначала, как бы невзначай, клянусь, от нас требовали рассказать биографию Иосифа Виссарионовича Сталина. Где родился, когда, кто мать, кто отец — понятно, в бедной семье, родители рабочие, крестьяне, еще в юности познал тяжелую жизнь, несправедливость, черную эксплуатацию… С отличием закончил в родном городке школу, учился и одновременно во всем помогал бедным родителям. С раннего детства он отличался трудолюбием, человеколюбием и дружелюбием. Слабых учеников учил читать и писать сочинения, книга была его лучшим другом. Среди сверстников выделялся большой мудростью, необычайной для его юных лет, скромностью, увлеченностью, одним словом, был настоящим сыном своего порабощенного несчастною народа. Но жажда свободной жизни в нем была сильнее всех других желаний, свобода с ранних лет запечатлелась в его сердце. Где-то там, на цветущей, прекрасной земле, когда он пас лошадей среди бескрайних полей… Часто, играя с ровесниками, в сильнейшем воодушевлении, он останавливался, как вкопанный, и смотрел на заходящее солнце. Будь я проклят, как вкопанный. Особенно ему нравились тяжелые кровавые облака на вечернем небе…
Должен немного похвастаться, клянусь, товарищ Аритон Яковлески, да и не только он, а все члены, даже и следователи были довольны моими ответами, слушали меня, раскрыв рты. И когда я закончил, так и сидели, не двигаясь, с открытыми ртами. Они смотрели на меня с любовью и благодарностью, как бы говоря — Спасибо, Лем, будь живым и здоровым, умным мальчиком, пусть тебе в жизни улыбнется счастье, и ты станешь большим человеком, очень большим! Признаюсь, что в ту минуту и мое сердце было неспокойно, меня охватило волнение и, чтобы с ним справиться, мне пришлось крикнуть: Да здравствует! и тому подобное. Будь я проклят, мне немного полегчало, страх отпустил. Я считал, что я исполнил свой долг. Проверяющие меня искренно поздравляли, жали руку, попрощались со мной.
— Очень приятно, Лем, — сказал папочка и подал мне руку, это меня просто сокрушило.
Я ответил, больше от волнения, чем из вежливости, — Мне также, папочка.
Он мне на это сказал: Называй меня товарищ, милый мальчик. А сейчас до свидания, нас ждет большая работа, а о твоем будущем мы еще поговорим. И, клянусь, самолично открыл мне дверь, и я оказался на свободе.
Потрясенные дети, ждавшие своей очереди в предбаннике, разинули рты от удивления и смотрели на меня застывшими рыбьими глазами. Никто не понимал, что произошло. Я в знак примирения осторожно подмигнул Кейтену. Боже мой, когда он увидел меня, надутого как пузырь, шестерку, просто шестерку, обманщика, надменного очковтирателя, он, недолго думая, расхохотался. Он знал, все знал, будь я проклят. И попробуйте Кейтена остановить, когда он начал смеяться!