Мы покинули порт с первыми лучами солнца и держа в пределах видимости берег, измеряли глубину, пока не нашли место для якорной стоянки. Слава богам море оставалось спокойным. И ожидание флота оказалось недолгим. Армада шла на веслах, и я невольно залюбовался кораблями, вспенивающими таранами голубую воду.
С флагмана нас заметили и тут же протяжным сигналом карникса оповестили другие корабли сбавить ход и остановиться. Гребцы, погрузив весла в воду, тормозили и только флагманская квинквирема шла на сближение с торговцем.
Капитана на флагман подбирал лично Афросиб. Хоть и поступил он на службу вместе с корсиканскими пиратами, но вырос в Афинах, и команда флагмана в основном набрана из греков, чьи предки около двухсот лет назад одержали победу над флотом персов, по большей мере состоявшим из финикийских кораблей.
Квинквирема шла прямо на нас, и я рефлексивно вцепился в борт, переживая приступ иррационального страха. По сигналу рога гребцы опустили весла в воду, затем втянули их во внутрь корабля. Скорость движения квинквиремы заметно упала. Рулевой раскачивал нос корабля то вправо, то влево, что тоже по всей вероятности тормозило его движение.
Когда высокие борта квинквиремы нависли над торговцем, с нее полетели швартовочные канаты, а вслед за ними на палубу торговца прыгнули около тридцати человек из абордажной команды. Они присоединились к малочисленной команде парусника и стали подтягивать корабли друг к другу, используя мачту в качестве стопора. Квинквирема за счет инерции прошла чуть вперед и слегка развернула парусник, после чего стала с ним борт в борт.
«За лошадей головой отвечаешь», — бросаю капитану торговца и карабкаюсь по канату на квинквирему.
Отшвартовавшись, флагман медленно пошел к Остии. Армада, построившись в полукруг на финикийский манер, следовала за ним.
Стою на корме, вглядываясь в очертания города, и задаю себе вопрос — чего я жду от сената Этрурии? Наверное, стоило об этом подумать вчера. Улыбаюсь, представив какой эффект произведет мой флот на предводителей тусков. Тут же неприятное чувство сдавливает грудь. Правда в том, что я и так, по мнению Мастамы старшего — угроза государству. И вряд ли, увидев еще и флот, о котором не скажут — это корабли Алексиуса, а скажут — это корабли галлов, сердце Мастамы раскроется и он протянет мне руку дружбы.
Пусть так. Заверить сенат в дружбе, соблюдая формальности, выразить намерение стремления к миру? А может, позволить себе выдвинуть какие-нибудь условия для сохранения уже существующего между тусками и галлами мира?