— За нашу двенадцатую манипулу и старшего центуриона Алексиуса, — еле ворочая языком, пробормотал Мамерк и тяжело опустился на табурет. Его соплеменник Нумерий из эквов (древний италийский народ, живший в горах к востоку от Лациума, враждебно относившийся к Риму, но, в конце концов, покоренный римлянами в 302 г. до Р.Х.) недовольно проворчал,
— За Алексиуса, слава ему, пьем всю ночь. А давайте выпьем за нашего центуриона Септимуса!
— И то дело, выпьем за Септимуса! — Одобрил великан Руфус (Rufus — рыжий). Поговаривали будто он из галлов.
— А давайте, — согласился Мамерк.
— Спасибо друзья, — пуская скупую слезу, Септимус Помпа выплеснул чуть-чуть из кубка на землю и, бормоча слова благодарности Тину (греческий Зевс и римский — Юпитер) влил в себя содержимое.
Скрипнули ржавые петли, и друзья услышали гнусавый голос ненавистного Мариуса Кезона.
— У-у козье вымя, дети осла! По какому поводу гуляете? — Выставив вперед ногу в лубках, он оперся спиной о дверь и вытер лоб. — Сейчас я вам напомню, кто тут командует, — Мариус встряхнул плетку, на кончиках кожаных ремней брякнули загнутые в кольца гвозди. Глаза Руфуса налились кровью, и без того вечно румяные щеки стали бордовыми. Он схватил табурет и запустил в бывшего старшего центуриона двенадцатой манипулы. Тот смог увернуться. Но травмированная нога подвела, не удержав равновесия Мариус поминая Аиту (Аид, Гадес), рухнул на земляной пол.
Септимус бросился к ворочающемуся на полу Мариусу и, схватив его за горло, срываясь на крик зашипел: " Теперь в двенадцатой, старшим центурионом — Алексиус Спуринна Луциус! А ты проваливай, пока цел!». — Отпустив хрипящего Мариуса, Септимус поднялся и тут же вскрикнул от боли: бывший командир таки достал плеткой по ногам. «Твой Алексиус кормит ворон, скоро и ты с ним встретишься», — брызжа слюной и силясь подняться, пообещал Мариус Кезон.
Позже Септимус признался друзьям, что все равно не жалеет о содеянном, хоть в тот момент просто не смог справиться с собой. Он наступил ногой, обутой в калиги на лицо Мариусу и вогнал кинжал тому в горло. Обернувшись к друзьям, он увидел, что половина солдат манипулы уже на ногах.
Руфус подошел к Септимусу и плюнул на бьющегося в конвульсиях Мариуса. «Это тебе за Алексиуса!» — громко, так, чтобы все проснувшиеся услышали, сказал он, — «Этот выкидыш убил нашего центуриона!».
Протрезвевшие Мамерк и Нумерий, со словами: «За Алексиуса», — сделали то же, что и Руфус. За ними пошли Квинтус, Тиберий и Прокулус. Когда Мариус Мастама — опальный сын уважаемого сенатора Этрурии почтил плевком на труп центуриона память Алексиуса Спуринны и остальные сочли своим долгом сделать то же.