И вот в номер к Комлеву, отдуваясь, ввалился детина в темных очках и в матерчатой шляпе с узкими полями, сняв которую, оказался стриженым «под ноль», как арестант или новобранец. «Типичный браток», — неодобрительно подумал Комлев. Пришелец был в пестрых шортах, в полурасстегнутой рубашке с короткими рукавами и в пляжных шлепанцах, хотя никакого пляжа в Лилонгве не было. В руке он держал сумку, которую он поставил на пол, и на это она отозвалась стеклянным звяканьем.
— Вадим, как я понимаю, — с полувопросом по-свойски обратился к нему стриженый. — Случайно узнал, что земляк тут живет. Ну и захотелось пообщаться. Меня Алексеем звать. Для друзей просто Леха.
Он с компанейской выразительностью посмотрел на Комлева, давая последнему понять, что тот уже включен в упомянутую категорию, так что вопрос выбора формы обращения уже не стоит. Из объемистой сумки Леха со сноровистой деловитостью вынул и поставил на низкий столик бутылку джина и воды «швепс», потом рядом появились еще бутылки: американская «смирновка» и пиво.
«М-да, визит со своим угощением. Мне минус как принимающей стороне, — самокритично подумал Комлев. — Значит, предстоит разговор. О чем?»
— Все прямо из холодильника. Я как знал, что у тебя таких благ нету.
Он сноровисто откупорил бутылки.
— Ну, давай за знакомство сначала выпьем, а потом поговорим.
Становиться в позу и отказываться Комлев счел глупым. К тому же немного выпить хотелось, чтобы заглушить как-то неприятный осадок последних дней. «Кто все-таки ему сказал, где я живу? — с хмурым любопытством размышлял Комлев. — Впрочем неважно, при желании все можно выведать».
Комлев выпил джина, разбавив его шипучей водой, а Леха хватанул сразу полстакана водки, запив все пивом.
— Водка без пива — деньги на ветер, — прокомментировал он этот факт известным изречением российских выпивох. — Давняя привычка. Трудно менять.
Он вдруг вполголоса ругнулся, нырнул рукой в сумку под столом, бормоча: «Совсем забыл, балда», — и вытащил пару пакетов с нарезанным хлебом и массой разных мясных изделий в виде ломтей, ломтиков и кружков. Комлев с некоторым смущением вспомнил, что сегодня он так и не обедал.
— Там у нас в гостинице этот, как его, шведский стол круглосуточно открыт. Вот я и нагреб с него.
Толстые руки Лехи были щедро украшены наколками. Правую обвивал огромный змей с треугольной головой и выпученными глазами, на левой значилось: «помни Сиблаг» и «что нас губит». Из символов, изображенных ниже было ясно, что таких, как Леха, губят карты, вино и женщины. Из расстегнутого ворота рубашки выглядывал синий контур церковного купола. Комлев знал, что число таких вот куполов указывало на количество «ходок на зону», но то, что оставалось укрытым, не позволяло узнать другие подробности уголовной биографии Лехи. «Кто только теперь не ездит по свету, — с неодобряющим удивлением думал Комлев. — Раньше такого, как этот Леха, и на пушечный выстрел не подпустили бы к пограничному столбу, но теперь совершенно обратная картина. Среднего ведь у нас не бывает. Либо сплошной запрет, либо вседозволенность. Умом Россию, как известно, не понять. Прав, видимо, был Тютчев, хотя и проживший больше времени в Германии, чем в России, и женатый дважды, и оба раза на немках».