Итак, первый куплет Лехиной песни был лирически жизнеутверждающим:
Далеко у Охотского моря,
Где кончается Дальний Восток,
Я живу без нужды и без горя —
Строю новый стране городок.
Оптимистический настрой песни нарастал, но Леха пел ее как бы в забытьи и уже как человек нового времени, живущий в иной реальности и не скрывающий этого:
А окончится срок приговора,
Я с горами, тайгою прощусь
И на поезде в мягком вагоне
Я к тебе, дорогая, вернусь.
В последнем куплете лиризм вернулся, и певец оживился, словно переживал свое, выстраданное:
Воровство я на время заброшу,
Чтоб с тобой, моя крошка, побыть.
Любоваться твоей красотою,
Про колымскую жизнь позабыть.
Африканская ущербная луна выпуталась из гущи ветвей высокого хлопкового дерева на соседней улице и все больше наливалась светом, когда Комлеву с помощью племянника хозяина и черного слуги удалось свести Леху вниз и вывести из дверей на относительную прохладу улицы. Леха настаивал на том, что он ничуть не пьян и готов продолжать общение до утра.
— Леха, не забывай, что тебя ждет шеф, — сказал Комлев с небрежной дружественностью, хотевший вначале сказать, что он его ждет с докладом. Он мало сомневался в том, что визит был запланирован. Но для чего?
Сигнальное и весьма значимое слово «шеф» возымело свое действие в Лехином затуманенном мозгу, и было заметно, что он весь внутренне подобрался, насколько это было возможно в его состоянии.
Остановить такси в Лилонгве труда не составляло. Племянник хозяина проинструктировал водителя на лулими, Леху успешно запихнули внутрь, и машина понеслась в центр города к высокому пятизвездочному отелю «Нью-Африка».
Комлев почему-то надеялся услышать от пьяного Лехи нечто сочувственное, вроде: «Братан, тебя кинули, как последнего фраера», — но ничего подобного он от него не слыхал. Но и своей истории он ему не рассказал.
Комлев явился в банк, чувствуя себя лазутчиком на неприятельской территории. Ему надо было снять немного денег с тающего, как свечной огарок, счета, но не закрывать его совсем. Комлев надеялся, что он ему еще понадобится. Черноусый клерк-азиат в рубашке такой белизны, что она слепила глаза, и в черном галстуке, взглянул на него внимательно, когда прочел его фамилию на чеке, и Комлеву показалось, что он незаметно нажал на какую-то сигнальную кнопку. Иначе как было объяснить, что у кассы через минуту оказался Фергюссон.
На этот раз смотрел на Комлева почти сочувственно, как смотрят на поверженного в поединке противника.
— Я вас надолго не задержу. Дело в том, что у нас побывал некто из этого самого Интертранса со своим, судя по виду и манерам, телохранителем. Такой, знаете, верзила с татуированными руками. По-английски не говорит. Вы их, вероятно, знаете.