— Совершенно согласна. Именно поэтому я намерена поговорить с полицейским.
Существует расхожая фраза, что полицейская форма молодит, но этот коп и вправду был совсем молоденьким: руки и ноги длинные и неловкие, движения неуклюжие, как бывает только у юнцов. Хаос на верхней губе позволял догадаться, что он пытается отрастить усы, но, боюсь, он торопит время. Я откровенно глазела на него, а Элси не могла меня одернуть. Раз уж люди настаивают на том, чтобы иметь волосы на лице, пусть пеняют на себя за острый интерес к их персоне. Нас вызывали для беседы по одному, но мы с Элси пошли вдвоем: она заявила, что я на грани срыва. Кстати, никто нам и слова не сказал.
— Постарайся сначала думать, потом говорить, — попросила подруга.
Помещение было очень маленьким. Судя по металлическим стеллажам и огромным банкам с кружка́ми ананасов, оно служило чем-то вроде склада. Воздуха здесь было мало, точно дышать полагалось по очереди. Полицейский возился с оконным шпингалетом, потом обернулся к нам с улыбкой, и я сразу немного успокоилась. Полицейские всегда оказывают на меня успокаивающее действие. Полицейские и священники. Одни защищают от преступников, другие — от огня и серы, то есть я подстрахована со всех сторон.
Полицейский задавал стандартные вопросы. Я назвала еще и дату своего рожденья, хоть он и не просил.
— Мне восемьдесят четыре, — заявила я. — Мы с Элси ровесницы, просто я меньше времени проводила на солнце.
Полицейский просмотрел бумаги, которыми был завален стол.
— Вы одного возраста с миссис Ханимен, — сказал он.
— Да? — удивилась я.
Элси выпрямилась на стуле:
— Я этого не знала.
Полицейский кивнул. Он спросил, насколько близко мы были знакомы. Он говорил как-то неуверенно, но я не хотела лишиться его внимания и сказала, что мы все отлично знаем друг друга. Конечно, это неправда. Почему-то все считают, что старики прекрасно ладят между собой, плывут, так сказать, в одну сторону, как косяк рыбы. По опыту могу сказать, что старость похожа на поле боя и воевать всегда приходится на стороне выживания.
— Как бы вы описали миссис Ханимен? — спросил полицейский.
Я придерживала слова во рту, пока думала.
— Круглолицая, молчунья, недолюбливала ступеньки.
— Очень тихая, — добавила Элси. — И много спала. У меня иногда мелькала мысль, что у нее депрессия.
— Я тоже гадала, уж не депрессия ли у нее, — согласилась я. — Ей словно не с кем было поговорить.
— Вот как? — Полицейский взглянул в свои записи. — Об этом никто не говорил. Может, она перенесла тяжелую потерю?
— Разве что своих лучших лет, — ввернула я, но полицейский предпочел не отвечать.