Пономарь, слегка прикрывая голову — на всякий случай, если рослой супруге вздумается ударить его, — проследовал бочком к своему налою для писанья, на котором раскрыта была его летопись.
Трое пономарят, белоголовые, от десяти до четырёх годочков, кушали просяную жидкую кашу, обильно политую зелёным конопляным маслом. Четвёртый ребёнок лежал ещё в зыбке, почмокивая соскою на коровьем роге.
Пономариха, закинув крючок двери, принялась отчитывать мужа. А он уже обмакнул перо и вносил в свою тетрадку всё, чему стал свидетель. Он лишь с пятого на десятое, как говорится, слышал слова, которыми его честила супруга.
— Окаянный! — бранилась пономариха. — Ровно бы и детям своим не отец! Вот ударили бы тебя колом по голове твоей дурной, ну куда я тогда с ними? Много ты мне добра оставишь? И моё-то всё прожил, которое в приданое принесла.
— Не гневи бога, Агаша! — ответствовал пономарь. — Коровка есть... порошята... курочки, утки, гуси!.. У других и этого нету.
Пономариха только головой покачала.
А пономарь Тимофей, время от времени успевая кинуть ответное словцо супруге, продолжал писать свою летопись, произнося вполголоса то, что записывал.
— «О боже всесильный! — и вычерчивал на пергаменте и произносил он. — Что сотворим? Раздрася весь город на ся! Во́сстань велика в людях. Голк и мятеж!.. Александр Рогович, окаянный строптивец, иконник, гончар, злую воздымает прю на князя Олександра!.. И чего ему надо? Всего у злоокаянного много: и чести от людей, и животов!.. Несть ли в Деяниях: «Князю людей твоих, да не речеши зла! Начальствующего в народе твоём не злословь!..» Ох, ох, творящие непотребное! Полно вам складывать вину на князя! Ну, да ведь солнышка свет сажей не зачернишь! «Александр» же эллински означает «защита мужей»!.. Добрый страдалец за Русскую Землю, как деды и отцы его!..»
Летописец вздохнул. Печально усмехнувшись, пробормотал:
— Злая жена — хуже лихоманки: трясца — та потрясёт, да и отпустит, а злая жена и до веку сушит!..
— И пишет, и пишет, только добро переводит!.. — со злостью отвечала ему супруга.
Этого не мог снести пономарь.
— А не твоего ума дела!.. — огрызнулся он. — Труд мой потомки благословят!..
— Ну как же! — воскликнула пономариха. — Дожидайся! Вон ходил ко князю со своей книгой, у самого владыки, у Кирилла, побывал, а здорово он тебя благословил!..
Это иапоминанье было одним из самых больных для пономаря. Он и впрямь представлял Невскому летописание своё, ища пособия, ибо дорог был пергамент и киноварь, а и тем паче — золото, растворенпое для заставиц. Однако Александру Ярославичу было не до того, он передал деегшсанио пономаря владыке Кириллу, а тот, прочитав ли или же только просмотрев, сказал с грустной и снисходительной улыбкой, когда князь спросил его, есть ли что дельное в труде пономаря Тимофея: