— Полгода ехал туда. Полгода — обратно. Год прожил, — отвечал Александр.
— Ой-ой!.. Нам даже и невдомёк, что этакие дальние державы существуют...
Александр помолчал.
— А что, Олександра Ярославич, — продолжал расспрашивать старик, — правду ли говорят, что эти татары... сусликов жрут?
Невский улыбнулся:
— Правда.
Старик пришёл в ужас.
— Эго што же будет?.. — воскликнул он. — Микола милостивый!.. — Он полуобернулся к тёмным образам. — И этакому народу покоряться пришлося?.. За грехи, видно, наказует господь!
Выпили по второй — закусили медвежатиной.
— А в какую же они веру веруют, эти татары? — спросил Мирон, когда разговор возобновился.
— Во всех богов! — ответил Александр. — Старшая ханша у них — та христианка... Приносят её в церковь.
— Как?.. Ужели и церкви у поганых у них есть?..
Мирон Фёдорович долго не мог оправиться от изумления. Видно было, что он хочет, но и не знает, как спросить князя о волнующем его предмете.
— Давай, давай... — ободряя его, сказал Невский.
— Ты вот говоришь, государь, что ходит-де и в церковь эта самая ихняя царица, или как сказать... Так вот и подумалось мне худым моим умом, что нельзя ли через это самое льготу какую-нибудь хрестьянам... А то ведь чисто задавили пахаря: десятую часть от всего отдай на татарина! Как дальше жить станем? А тут бы он, священник, ей бы, царице татарской, укоризненное слово сказал бы: «Вот что, мол: и ты во Христа веруешь, и они, русские, тоже во Христа веруют!.. Тогда дай же ты им льготу каку-нибудь!.. Ведь ограбили, мол, уж дальше и некуда! Прямо как к жиле припали — и сосут, и сосут!.. Уж на ногах народ не стоит!.. Ты, мол, христианка, скажи своему-то мужу, царю!..»
Печально усмехнувшись, Невский растолковал старику, как смог, что ничего, кроме вражды, эти живущие у татар греческие попы-еретики к русскому народу не питают.
Мирон восскорбел:
— Прости, Олександра Ярославич, прости!.. Не во гнев буди сказано!.. От худого разума молвил... но сердце кровью подплывает — смотреть на православных... Тяжко живут, тяжко... Думаешь, чем бы помочь…
— Видишь ли, какое дело, старина, — как бы в раздумье произнёс Невский. — Вот мы с тобой тут думаем, что они там, в Каракоруме в своём, только о нашем, о русском народе и помышляют. А они ведь, татары, сорок народов, сорок царей под себя подмяли. Иные тамошние вельможи даже и не ведают; где и какая такая Русская Земля... И откуда она, от каких мест и по каких мест...
Старик вдруг побагровел, глава его валились кровью, борода затряслась. Расплёскивая, он поставил стопку на стол. Оборотясь лицом ко князю, протянул перед собой большую, искорёженную полувековой работой руку и, потрясая ею, сказал: