По-видимому, ему показалось, что вид у Александра Ярославича довольно-таки суровый.
Тогда, несколько успокоенный, что стыдное признанье как-никак сделано, Мирон Фёдорович продолжал:
— Да ведь мыслимо ли такое дело в хрестьянском семействе? Да ведь он же у меня старшак. На него весь добыток свой оставлю. Он у меня как всё равно верея у ворот!». На нём всё держится!..
И старик гневно засверкал очами.
День начался осмотром льняного обихода у Мирона Фёдоровича. Сперва Александру казалось, что займёт это час-другой, не больше, а потому, когда Андрей-дворский утром пришёл из стана получить приказанья, то ему было сказано держать коней под седлом. Но вот уже и солнце стало близко обеда, и лошади истомились под седлом, а и конца-краю не видать было льноводческим премудростям, которые сыпались на голову князя. А старик Мирон ещё только входил в раж.
Упоённо он рассказывал и показывал князю всю премудрость льноводства. Он объяснял ему и сушку в поле, и вязку, и обмолот, и расстил, и подъём льна, и опять — вязку, и возку, и сушку на стлище, и в сушилке, и подготовку горстей, и мятьё...
— А подыми ты его вовремя, — строго помахивая пальцем, внушал он Александру, — не дай ему перележать! А то волокно будет короткое!.. За такое большую цену не возьмёшь!..
— Погоди, старина, погоди маленько! — остановил князь Мирона. — Скорописца! — молвил он вполголоса.
Через краткое время вприбежку, к тому самому изволоку, на котором стояли Невский с Мироном, возле озерка, заспешил молодой дьяк, в песчаного цвета кафтане, с каким-то странным прибором, наподобие тех лотков, с которыми на шее расхаживают по торжищу пирожники да сластёнщики.
Пока он поспешал ко князю, скорописная доска на ремне висела у него под мышкой. Подойдя же, он быстро наладил её так, что теперь она висела у него откинутая на груди, перед глазами, и можно было писать. Слева в доску врезана была бутылка с чернилами, завинченная медной крышкой, а рядом, в прорезе, вставлена была связка гусиных, тщательно очиненных перьев.
— Пиши! — приказал Невский. — Говори, говори, старина! — обратился он к Мирону. — Велю записать для памяти.
Старик поклонился и, преисполнясь необыкновенной важности, заговорил медленно и с отбором:
— Теперь: где его вылёживать лучше? — задал он как бы вопрос Александру и сам же на него и ответил: — А вылежка ему — возле озерка где-нибудь... на лугу... Постилка — не густо, ровно... чтобы путаницы не было. Хорошее росенье — льну спасенье!.. Лён дважды родится: на поле, а и на стлище...
Сперва старик, приноровляясь к скорописцу и время от времени на него оглядываясь, повествовал размеренно и спокойно. Но потом его стало разбирать, и вскоре он забыл обо всём, кроме льна. Он забыл, что говорит с князем. Сейчас это был учитель, наставляющий ученика, мастер, назидающий подмастерья!..