Писатель замечательный. Брит. Главный его роман – “1984”. Написан через несколько лет после мировой войны с Гансонией. Вещь страшная – о том, что происходит с обществом при полном отсутствии свободы.
– Наверное, ничего хорошего.
– Почему “наверное”?.. Один его герой говорит: люди в массе своей слабые, трусливые существа, не могут выносить свободу, не могут смотреть в лицо правде, поэтому ими должны править и постоянно их обманывать те, кто сильнее их. Написано давным-давно, а звучит, будто сегодня…
– Да, смахивает на нашу жизнь, – согласилась Юл.
– Так вот, двое героев влюбились друг в друга. Ее зовут Джулия, почти как тебя, тоже темноволосая, правда, с веснушками, которых у тебя нет. Кругом слежка, экраны, прослушка, она находит возможность встретиться со Смитом, тайком передает ему записку: “Я вас люблю”. Едут за город, предпринимают особые меры безопасности, находят укромный уголок и занимаются чем положено. Наперекор всему, с вызовом гадской, подлой системе.
– И чем кончается?
– Скверно кончается. Ловят их на подпольной квартире, дальше – допросы, моральные и физические пытки. Не выдерживают и предают друг друга. “Вот зажгу я пару свеч – ты в постельку можешь лечь, вот возьму я острый меч – и головка твоя с плеч!”
– Кошмар какой… Тоже из романа?
– Оттуда. Песенка такая.
– Ты зачем мне рассказываешь? Намекаешь, что и у нас такой же финал отношений?
– Да нет, о чем ты? Нас же не пытают… Просто подумал о созвучии имен: Юлиана – Джулия.
– Ну, коли так, остается сочинить записку: “Я вас люблю” и отправиться за город. Впрочем, мы и так за городом, только подходящего местечка в лесу не найдем – не дадут. Мы тоже под наблюдением, как те двое из книги. Ограничимся номером в пансионате.
– Что и происходит, – и Дан поцеловал ее в губы.
…Перед рассветом привиделся отец в полосатой, арестантской, как называл ее Даня, пижаме и тапочках на босу ногу, он сидел в плетеном кресле-качалке из ротанга, бог знает сколько лет присутствует на даче, по крайней мере, Даня помнил легкие ажурные плетеные кресла, их было четыре, чуть ли не с рождения. Напротив в таком же удобном ложе утопал Профессор. Без сомнения, это был он – жиденькие усы, козлиная бороденка, позолоченное пенсне, нелепый петушиный хохолок на продолговатом вытянутом, как у инопланетян, какими их изображают, черепе, довершал картину безобманчивый кадык-зоб. Да, это был он, и голос тот же, пилящий дерево, только очень тихий, словно его обладатель чего-то скрывал и не хотел огласки – только отцу Дани и доверял свои откровения, не замечая присутствия подростка или попросту игнорируя.