— А чем занимаешься в летнее время, купец? — спрашиваю я, а «купец» говорю потому, что сержусь.
— Купцы торгуют зимой и летом, — уклончиво отвечает он и всё смотрит на меня, изучает. Может быть, представляет меня безбородым.
— Трудно? — спрашиваю, чтобы поддержать разговор.
— Трудно, — отвечает. — Но некоторые считают: торговля — золотая жила. Золотая! Вот бьюсь тут с ёлками. Очередь целый день. Каждому подай самую хорошую. А предложи им торговать на метры… на двадцатиградусном морозе… Кто согласится?
Он затягивается. Потом отводит глаза в сторону и осторожно спрашивает:
— А ты чем занимаешься?
— Строю.
— Строишь? — Он почему-то качает головой и тихо говорит: — Я так и думал.
— Почему? — вырывается у меня вопрос, почему он так думал.
— Похож ты на строителя, — говорит Володя Ткаченко.
— Ну да, конечно, похож, — бормочу я и закуриваю.
Мы говорим с ним как старые знакомые, но прикидываемся, что впервые видим друг друга. И я начинаю понимать Володю Ткаченко. Наверное, мучительно трудно объяснить старому другу, как ты расстался со своей юношеской мечтой и из скрипача угодил в продавцы ёлок. Теперь я уже чувствую себя не вправе сказать, что узнал его.
И вдруг, словно читая мои мысли, он говорит:
— Небось в юности мечтал о другом? Может быть, писал стихи? Я тоже не с детских лет вынашивал мечту работать в торговле… Но вот, живу!
Мы как бы играем в старинную детскую игру «горячо — холодно». И он подошёл так близко, что мне впору закричать: «Тепло! Горячо! Жарко! Писал я стихи…»
Но он останавливается. Не хочет узнавать. Не хочет узнавать, а спрашивает:
— Женат? Дети?
— Сын, — отвечаю я.
— У меня две девки… в пятый класс пошли.
— Поздно женился?
— Поздно… так вернее.
— Ты расчётливый.
— Так купец же!
Мы стоим на снегу, густо усеянном хвоей, и тихо смеёмся. И Володя Ткаченко спрашивает:
— Собаками интересуешься?
Я удивлённо смотрю на него — при чём здесь собаки? — и он говорит:
— Я — большой любитель. У меня собака слова понимает. И не только слова. Даже когда молчу, собака меня понимает. А я понимаю её… Что ж ты собаку не заведёшь, загородник?
Этим «загородником» он мстит мне за «купца». И мне вдруг становится горько, словно я разговариваю с человеком-невидимкой и я не могу сделать его видимым.
И тут продавец Володя Ткаченко говорит:
— Я тебе обещал ёлочку припрятанную. Ты возьми, её.
— Да зачем мне ёлочка?
— Возьми!
— Хорошо, — говорю. — У меня племянница…
— Это уж как захочешь.
Он отходит в сторону и из-под своих палок достаёт небольшую, густую ёлочку. Он суёт мне её в руки и смотрит куда-то в сторону. Он дарит мне её в утешенье, а я не понимаю, зачем он меня утешает.