Сперва люди стояли неподвижно и терпеливо сносили первые атаки метели. Но когда холод всё глубже и глубже стал проникать под не приспособленную к зиме одежду, они забеспокоились.
Грузная аккомпаниаторша прикрыла ладонями алые щеки, словно боялась, что маленькие белые пульки пробьют упругий воздушный шарик и он сморщится. У певицы окоченели колени, и она всё пыталась натянуть на них пальто, но ничего не получалось: пальто было слишком коротким.
— Газеткой, газеткой закрой колени, мо-одница! — послышался из темноты голос старичка.
Певица то ли не расслышала совета, то ли не вняла ему. Она продолжала натягивать пальто на колени.
— Что же делать? Что же делать? — неизвестно кого и зачем спрашивала мать, стараясь телом прикрыть от вьюги своего нескладного кукушонка. Но её тело было слишком мало, чтобы оборонять такого большого.
— Дома натрёшь его салом, — тут же из темноты посоветовал старичок, который всё подмечал.
— Он у меня хворый, — жаловалась мать. — Лёгкими болеет.
— Вот салом самый раз.
— Нет у меня сала.
— А тебе надо держать сало, раз у ребёнка грудь слабая. Ишь как он у тебя посинел…
Старичок растворился во тьме и метели. К расстроенной матери подошёл лесник. Он держал в руках шарф.
— На вот, — сказал он, — прикрой малого.
— Не хочу, — пролепетал кукушонок, но мать уже кутала ему шею, забыв даже поблагодарить хозяина шарфа.
А старичок возник рядом с контрабасистом, который замер неподвижно, обняв своего чёрного кенгуру. Белая крупа лежала на его плечах и на узких носах ботинок.
— Не годится, — сказал старичок, — надо двигаться.
— У меня ноги онемели, — отозвался музыкант; у его голоса был гулкий тембр, словно отражённый могучей декой контрабаса.
— А ты двигайся! Топчись! Вся сила в ногах. Ногам тепло — никогда не простынешь!
И старичок стал проворно показывать музыканту, как надо топтаться и притопывать, чтобы ноги не окоченели.
— Я больше не могу, — прошептала певица, — у меня отмёрзли коленки… Может быть, поблизости есть деревня?
— Ничего нет поблизости, — отозвался лесник. — Идите сюда, погрейте коленки о козу.
— О козу? — удивлённо повторила певица, однако послушно подошла к козе, которая смирно стояла на месте и овальными глазами равнодушно взирала на происходящее вокруг.
Когда человек мучительно голоден, он мечтает не о жарком. Он думает о куске хлеба. В трудные минуты человек хватается за мечты сбыточные, реальные. И заброшенные на пустынном берегу люди думали не о жарко натопленных печах, а о тихом безветренном закутке, о тёплом пальто, о валенках. Хотя даже эти скромные мечты казались неосуществимыми.