Для нас интересно другое: важнейшая информация, полностью совпадающая в двух книгах Флавия и подтвержденная римским источником. Храм строился с 23 по 22 г. до н. э.
Вероятно, смерть Мариамны положила конец запискам Ирода. Забвение он находил в стройках, в огромном количестве строящихся городов. Стиль Флавия не дает возможности определить грань, где он перестал пользоваться записями Ирода, а перешел к творческой переработке монументального труда Николая Дамасского. Скорее всего, сразу же после битвы при мысе Акций. Здесь мало дат. Интриги, завязанные в клубок, узлы, распутать которые невозможно. И чувство неудовлетворенности. Уж очень явственный злодей Ирод. Сыновья Мариамны прекрасны, любимы им, они — единственное его воспоминание о Мариамне. Слишком умудрен Ирод годами, борьбой, жестокостями, слишком велик его ум, пусть даже это ум Злодея, чтобы принимать скоропалительные решения. Да и Николай Дамасский был рядом с ним в момент, предшествующий его жуткому выбору. Не все так очевидно. Что-то недоговаривает историк, не все ясно у Флавия.
Одно дело — казнь Петром Великим своего сына. Реальность деяний последнего была слишком тяжела для весов Фортуны. Нет никаких оснований полагать, что Петр жаждал смерти своего сына. Горечь и печаль владели им. Но ему нечего было бросить на вторую чашу. Это был сын от нелюбимой женщины, с ним никогда не было духовной близости.
В трагедии Ирода — все иначе. Это шекспировский сюжет. Мариамна боготворима им. Дети, ее и его дети, — вечная память о сказке, о невозвратном. Раздоры с детьми отнюдь не означают, что Ирод не любил или не любит Александра и Аристовула. Любит. И вот он перед фактом страшного решения.
Эринии, богини мщения с глазами коровы перед закланием и змеями, обвивающими их головы, обнимают вечно печальную и молодую богиню Тоски с лицом Мариамны, и все трое подходят к весам. Бестелесный и широченный рукав одеяния Тоски касается края чаши, и весы вздрагивают. И жала змей тоже опускаются в чашу, и она с грохотом опускается вниз. Ирод с трудом отрешается от страшного видения. Не дано смертным преступить волю бессмертных. Так гласит греческая идея. Но здесь знание Ирода, его приверженность монотеизму способствуют роковому решению. Для приверженца греко-римского культа Эринии — реальные существа. Для Ирода — только игра воображения. У него нет сдерживающих факторов. Он знает, что Незримый не занимается частностями. Жизнь отдельных личностей не входит в сферу его интересов. Решение остается за Иродом. Всю свою сознательную жизнь Ирод занимается именно этим. Он не привык медлить. Он больше не хочет видеть ни Эриний, ни Тоски, он делает выбор.