Лукия Авдеевна встретила своего питомца приветливой улыбкой:
— Ну, как поживаете, мальчики?
— Живем.
— Бедненький! Как ты осунулся, похудел...
Конопельский промолчал.
— Про Маслова ничего не слышно?
— Ничего.
— Может, погиб где, сердешный.
Конопельский опять промолчал.
— Как Марина Ивановна? Не обижает вас?
— Нет.
Лукия Авдеевна проникновенно всматривалась в лицо своего бывшего воспитанника. Ей казалось, что она глубоко постигла натуру этого паренька, и вместе с тем, боясь самой себе признаться, чувствовала, что он для нее — полнейшая загадка.
— Привыкли?
— Не все равно, к кому привыкать?
В конце коридора появились ученики. Нужно было заканчивать разговор. И Лукия Авдеевна заговорила почти шепотом, как заговорщик:
— Не сегодня-завтра комиссия в школу нагрянет. Тебя вызовут, Валя. Мне очень тебя жаль. Леонид Максимович и Марина Ивановна все на тебя сваливают. Они хотят из интерната тебя выжить. Ну, а я... ты ведь знаешь, как я за вас стояла, как доверяла вам... Решила предупредить. Будь осторожен, мальчик! Не признавайся. Не сами пошли на озеро, сохрани бог, не сами. Директор, мол, разрешил, слышишь — директор. Тогда никто не подкопается, никакой бес...
Конопельский глядел на нее широко раскрытыми глазами. В них застыл испуг. Это, пожалуй, впервые, сколько она знает Конопельского, в глазах его можно было прочесть душевное состояние. Лукия Авдеевна была довольна. Значит, страх сделает свое дело. Страх и зайца гонит под выстрел охотника.
— Смотри ж, не подкачай!
Подошли школьники, поздоровались. Лукия Авдеевна не ждала ответа от Конопельского. Она видела — ответ написан у него на лице. Попрощалась и, довольная, застучала подковками по коридору.
Конопельский мрачно посмотрел ей вслед.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ,
из которой видно, что жизнь всесильна
С того времени, когда в пионерской комнате в уголке, посвященном Андрею, появился его портрет, в школе все стало на свои места. Как будто он сам после непродолжительного отсутствия вернулся к товарищам.
Дня два ученики всех классов шли в пионерскую комнату с одной целью — повидаться с Андреем. Он глядел с портрета, словно живой, глубоким, умным взглядом рассматривал каждого, будто стараясь узнать — кто же это вошел в комнату? Пришедшие подолгу простаивали у портрета, рассматривали фотокарточки, читали текст Указа о награждении Андрея Северинова медалью за спасение утопающих. И говорили о нем, как о живом.
Вновь зазвучал в школе смех.
Раздались песни.
Иной раз поднимался неимоверный шум.
Спорили.
Ссорились и мирились.
Шутили.
Даже комиссия, незаметно для учеников появившись в школе, не нарушила установившегося порядка.