— Вас зовут Валентин Конопельский?
Это сразу же, едва он переступил порог, спросил тот, что не мог усидеть на одном месте.
— Да.
— Хорошо! Очень хорошо. — Он потирал руки, видимо, довольный.
— А не скажите ли вы нам, где сейчас пребывает Андрон Маслов?
— Откуда же я это знаю?
— Но ведь тогда он был с вами.
— Был.
— Он тоже провалился?
— Нет. Он убежал.
Неугомонный на какой-то миг остановился посреди комнаты. Красноречиво переглянулся с другими членами комиссии.
Затем они поочередно, ставя разные вопросы и подходя к делу с различных сторон, допытывались: как же так получилось, что Маслов убежал в лес, а не попал вместе с Конопельским под лед.
И только убедившись, что Андрона Маслова следует искать не в царстве Нептуна, а где-то в другом месте, перешли к основному:
— Вам был известен приказ директора — не ходить на озеро?
— Да.
— И все же вы пошли?
Конопельский замялся. Вот тут-то и мог пригодиться ему совет Лукии Авдеевны. Знал: скажет правду — и завтра же, а может даже сегодня, его выпрут из школы. И кто знает, где он найдет для себя приют. Он же не первоклассник. И по возрасту — не желторотый птенец. Можно было уже и в вечерней учиться. И работать, да так, чтобы пот лил градом. Однако добровольно на такую жизнь не решался. Больше того, он боялся, не желал ее, а люди добрые не торопили, да еще так тепло все время заботились о нем. И вот решалась его судьба...
— Пошел... — Он сказал это тихо, чуть слышным голосом.
— Вам директор школы разрешил?
— Никто не разрешал.
— А воспитательница? Возможно...
Женщина в очках заглянула в блокнот:
— Возможно, Марина Ивановна разрешила?
— Не разрешала. Мы ее не видели.
Старичок нетерпеливо заерзал на своем месте, улыбнулся одними глазами, как-то по-другому взглянул на Конопельского:
— Значит, Леонид Максимович не знал о том, что вы пошли на озеро?
— Откуда же ему было знать? Мы сбежали через дыру в заборе...
Не оправдал он надежды Лукии Авдеевны.
И сейчас, когда вышел на улицу и увидел оживший холм, ощутил его пульс, понял и свое поведение. Да, сегодня, пожалуй, впервые за всю свою жизнь, он поступил, как порядочные люди, как должен поступить всякий честный человек, так, как делал Андрейка, — погиб сам, но спас ему, Валентину, жизнь. И пусть его теперь выгоняют из школы, будь что будет, а от сказанного он не отступится.
Не погибнет! Вон там, на взгорке, степенно движутся краны, растут стены новых домов. Там, где все движется, живет, найдется место и ему, Валентину Конопельскому.
Но это будет завтра, послезавтра. Об этом сейчас можно не думать. Сейчас надо идти к ним, к друзьям, рассказать им все, пусть и они встанут за Леонида Максимовича. Потому что его надо защищать. Его хотят очернить. Справедливого, доброго. Ведь если вдуматься, если взвесить все честно, то разве желал Леонид Максимович ему, Валентину Конопельскому, зла? Разве не предостерегал от нехороших поступков? Разве он оттолкнул его, стал преследовать, отделять от других? Таким же, как и все другие ученики, был для него и он, Валентин Конопельский.