Тут он поймал себя на том, что не только примирился с окружающим, но и усвоил интернатскую манеру укорачивать фамилии. Сам ведь тоже должен был привыкнуть к обидному — Курилка.
Конопельский, казалось, совершенно не слушал Леонида Максимовича. Учитель рассказывал о том, что они будут изучать по истории в этом учебном году. Он рассказывал интересно, занятно, а Конопельский рылся в парте, перебирал какие-то бумажки. Леонид Максимович посмотрит в их сторону и встретится с большими синими глазами Конопельского. Но стоит ему чуть отвернуться, как Конопельский опять шарит глазами где-то под партой.
Директор объяснял понятно, доходчиво и, как ни странно, ни разу не заглянул ни в тетрадку, ни в книгу. Вычитать из книги легко, а вот попробуй прямо из головы, это не каждый сумеет.
Поэтому такое неуважительное отношение к учителю со стороны Конопельского и раздражало и оскорбляло Миколку. А что если б Леонид Максимович взял да врасплох и спросил бы его, о чем идет речь, вот вогнал бы в краску!.. Форсит этот Конопельский, думает, лучше его нету, и ни учителя, ни директор ему нипочем. Даже за партой сидит не так, как другие — развалился небрежно, ногу за ногу заложил. Его поведение, видимо, бросилось в глаза и Леониду Максимовичу. Он вдруг остановился на полуслове и выжидающе, прищуренными глазами посмотрел на Конопельского. Тот вроде как растерялся, смутился, но это только на миг. Положив правую руку, он левую поднял вверх.
— Вопрос можно?
— Пожалуйста.
Конопельский подчеркнуто вежливо кивнул головой, поднялся на свои длинные ноги, поправил прическу, кашлянул.
— А в этом году экскурсия в Исторический музей будет?
— Будет. А пока слушай внимательнее урок.
— Ясно.
Конопельский сел. Он был доволен. Как-никак, а ему удалось отвести от себя подозрения директора и показать, что он не только слушает, но и кровно заинтересован в том, о чем тот говорит.
Миколка понял: директора Конопельский все же побаивается. А может, просто не хочет портить с ним отношения. Бросил бумаги, взял ручку и наклонился над партой, сделав вид, будто собирается что-то записывать.
Зато на следующем уроке — украинской литературы — он прямо-таки, что называется, распоясался.
В класс вошла молоденькая учительница с университетским значком на розовой кофточке. Она вся пылала, не то от волнения, не то цвет кофточки окрашивал ее миловидное личико.
Выглядела она чуть старше Каринки, и Миколка невольно ей позавидовал: такая молоденькая, а уже учительница.
Учительница крепко прижимала к груди учебники и тетрадки, словно держалась за них. Казалось, отними у нее их — она заплачет и в страхе убежит из класса.