— Я не хочу об этом говорить. — Резко выпрямляюсь, отводя в сторону взгляд.
— Господи, так у тебя из-за этого крышу снесло… и вся эта история с похищением Лекси и тем, что ты наворотил… — Марка понесло, он строил догадки одну за другой, неверные, но они царапали мое сердце.
— Марк, давай оставим неприятную для многих историю в прошлом, — произношу я, отчаянно игнорируя картинки прошлого, мелькающие перед глазами. Я знал, что не смогу контролировать все, когда окажусь на этой земле. Мои виски начинают пульсировать, и я прикрываю глаза, чтобы снять напряжение, глубоко дышу. Кадры, один за другим, черно-белые образы… Зеркала, и мои руки, развешивающие фотографии. Ярость, гнев, ненависть, желание унизить растерзать. Удар молотком по железному крюку, вбивающий его в стену, треск и осыпающиеся осколки. Моток веревки, который разматывают все те же руки, отмеряют, режут, привязывают к крюку, который теперь торчит из стены. Удовлетворенных вздох, и остаток веревки в моих руках. Я иду прочь из комнаты, слышу эхо своих шагов и тяжелое дыхание. Она лежит на полу в гостиной, без сознания и без одежды. На шее уже проявляются фиолетовые синяки. Гнев, отвращение, презрение. Отравляющий коктейль вместе с бешеным адреналином отравляет кровь. Приседаю над ней и смотрю в бледное бесчувственное лицо. Хочу ударить, но вместо этого наклоняюсь и целую холодный лоб. Я шепчу, что люблю ее, и она сама виновата. А потом связываю кисти ее рук веревкой. Туго. Ей будет больно, когда она попытается освободиться. Тащу ее за концы веревки, словно тряпичную куклу, раздирая кожу… Последний кадр выхватывает из пятна света мои руки, завязывающие веревку вокруг ее тонкой посиневшей шеи. Я делаю несколько узлов, и мир начинает темнеть, словно кто-то убавляет свет, пока каждую секунду, бледнея, он не гаснет окончательно, и я не оказываюсь в том своем кошмарном сне… Тьма и приближающиеся шаги. Я прижимаюсь к стене, испуганно прижимая колени к груди. Мои руки связаны, и я не могу пошевелиться, и не могу убежать, потому что привязан к стене, словно дворняга. Вспыхивает яркий свет, и я зажмуриваю глаза, дрожу от страха, когда слышу скрежет ключа в железной двери. Шаги все ближе, и я трясусь от холода, потому что на мне нет одежды, а в открывшуюся дверь дует ветер.
— На колени, — произносит низкий грубый голос, и выполняю приказ. — Ешь.
Новая команда сопровождается глухим звуком миски с кашей об пол. Раз в день он приносит мне кашу. Не суп, не макароны. Всегда только овсяная каша. Я открываю глаза, и в стене напротив, в зеркале вижу отражение маленького мальчика с огромными глазами, полными слез. Его худое тело покрыто синяками и ссадинами, веревки безжалостно впиваются в шею и запястья, не позволяя взять тарелку в руки, и, наклоняясь, он лакает из миски, как животное, пока удар по спине пряжкой ремня не откидывает его в сторону. Больно, холодно и страшно. Я не помню, как оказался здесь. Не понимаю, что здесь делаю. Не знаю, кто этот ужасный человек, который каждый день подвергает меня страшным мучениям. Я жду, что вот-вот все кончится, и мама с папой придут за мной. Они уничтожат этого страшного человека. Или я проснусь… Но я не просыпаюсь. И никто не приходит за мной, но я продолжаю звать и плакать, снова и снова, когда ОН уходит. При нем нельзя. Слезы превращают его в зверя.