— Это действительно звучит безумно, — отметил Николай.
— Я к своим годам ничего не успел увидеть еще, — сказал Марк, — и не знаю, увижу ли, сидя в этом городе, закрывшись в затхлой комнате, и проведя остаток своих дней в таком аморфном состоянии. Дожив лет до пятидесяти или шестидесяти и обернувшись назад, понимая, что из — за своей болезни уничтожил свою жизнь, даже не попытавшись что-то сделать — да я просто не прощу себе этого! Конечно, если бы мне это сказал человек, который не знает на себе, что есть такой недуг, я бы лишь усмехнулся, но сейчас, зная всю сложность своей проблемы, все равно думаю, что лучше умереть, пытаясь что-то сделать, чем сдохнуть, закрывшись в четырех стенах. И в данном случае между словами «умереть» и «сдохнуть» колоссальная пропасть.
Николай смотрел на Марка с тревогой, как на человека, собирающегося сделать что-то очень серьезное, грозящее ему гибелью, но в душе понимал, что друг его прав, и сейчас ему нужна лишь поддержка. Он сидел на стуле, задумчиво поглаживая бороду, Марк же уже с горячностью ходил из стороны в сторону, мечась и уже даже не замечая этого.
— Понимаешь, — продолжал Марк, — жизнь наша есть великое страдание: кроме болезней, войн, семейных неурядиц, проблем на работе и прочего и прочего, это еще и страдание от ежедневных желаний и страстей, которые нас мучат. Линия страдания. Нет в мире такого цельного понятия как «Счастье», есть лишь его небольшие кусочки, и только от нас самих зависит, сколько мы успеем этих кусочков счастья вкрапить в линию нашей жизни-страдания. Чем больше сможем это сделать, тем больше мы были счастливы, но все равно в целом мы страдали, ибо сущность человеческая такова. И знаешь что? Я вижу эту линию страдания, и в конце нее, там далеко (будем надеяться), находится могила. Мы можем верить, в загробную жизнь или нет, но мы живем здесь и сейчас, и конец этой жизни и этого страдания в могиле. Но! Это не должно пугать, это не должно вызывать какой-то пессимизм — наоборот, осознание этого дает тебе свободу. Ты начинаешь чувствовать некое облегчение и понимать, что жизнь твоя может закончиться в любой момент, дальше уже ничего не будет, а значит надо действовать.
— Марк, но не значит ли это по твоим словам, — сказал Николай, — что осознание могилы в конце жизни дает свободу действия, не значит ли это, что человек может забыть о любых законах: человеческих, божеских, любых морально-этических устоях данного общества, и делать все, что ему заблагорассудится?
— Нет, — ответил Марк. — Как я уже говорил, можно верить в Бога, можно просто верить в какой-либо баланс сил и энергий, но я знаю, что во всех таковых поступках работает третий закон Ньютона: «Сила действия равна силе противодействия». На своем опыте, я думаю и ты тоже, не раз убеждался, что человек получает наказание за содеянное им ранее, как минимум равное тому, что он совершил. То, о чем я говорил, относится к свободе управления своей жизнью для достижения в ней чего-либо, не преступая законов божеских или человеческих. Это неприемлемо.