— Это правда, что она эсеркой была?
— Лиза? Рэволюционэрка? — Маня улыбнулась и покачала головой. — Нет, просто она оригинальничала очень. Во всем. Поэтому и нашему папе не нравилась…
— И мне, и тебе тоже, — добавила Вера.
— Нет, я как раз к ней лучше всех относилась.
— Особенно к ее папироскам!
— Ну, это она просто артисткам подражала и поэтессам всяким.
— Да, строила из себя вторую Ермолову… Нет, Комиссаржевскую, это ж был ее кумир, ее икона…
— Не надо, Вера…
— Но Виталий-то уж точно социалист был, — увел сестер от начинающегося спора Тошик.
— Он и не скрывал этого, — согласилась Вера.
— Или просто играл в социалиста, — не сдавалась Мария.
— А я слышал, что они оба были революционеры, только Виталий легальный был социалист, а Лиза — нелегальная…
— Лиза — подпольщица? Да она в жизни ни одного секрета не имела: у нее что в голове, то и на языке!
— Ты считаешь — это хорошо?
— Что хорошо? Не уметь держать язык за зубами? Только какое это имеет значение — что я думаю и как к ней относилась? Брату она очень нравилась.
— Они были совсем не пара. — Вера встала и подошла к окну. Зябко обняла себя за плечи. Модные пышные рукава стягивались чуть ниже локтя узкими кружевными манжетами. С шеи свисала длинная золотая цепочка с медальоном, раскрывающаяся крышечка его была заперта остроумным устройством, верно хранящим тайны владелицы. — Ветер начинается… Метет… И снег такой глубокий. Едва ли мы сегодня дождемся Ваню и Василая.
— Кто такой Василий? — по-иезуитски хитро поинтересовался Антон.
— Я же говорила: жених Манечки.
— Ты говорила — Григорий.
Вера вышла на середину комнаты, ярко освещенную роскошной многосвечной люстрой, в которой горел не обычный огонь, а только недавно появившееся в городах электричество:
— Это имя, а то — фамилия! Его зовут Григорий Василай. Григорий Георгиевич Василай. Его предки — выходцы из Бессарабии.
— А-а-а… Готовитесь к свадьбе и еще ропщете, что год был несчастливый. Потому и несчастливый, что ленились мне подробно обо всем писать.
— Не было настроения.
— Неужели?
— И времени тоже. Мы еще летом собирались свадьбу сыграть, но Маня весной так простыла, что все лето болела, и венчанье пришлось отложить. Зато теперь отгуляем! Как я хочу потанцевать на твоей свадьбе, Маняшка! — Вера закружилась по комнате, легко постукивая каблучками. Короткая модная юбка соблазнительно открывала и изящные туфельки, и точеные ножки. Наряды горожанок в ХХ веке стали такими кокетливо-продуманными, такими простодушно-демонстративными, что не только неискушенный поручик, но и умудренный опытом человек, созерцая их, легко мог прийти в восхитительное состояние минутной эйфорической влюбленности.