Из окна просто так не падают
Вьюга была сильной, хотя температура не опускалась ниже двух-трех градусов мороза. Ели и сосны стояли в белых, будто новогодних, шубах. Окна особняка высвечивались желтыми уютными прямоугольниками. Похожие на крупу снежинки кололи лица, в беспорядке прыгали в свете фонарей. Дорожки замело, и ноги выше косточек увязали в снегу.
Охранник Дима Дука все-таки дошел до самого забора. Там ветер стучал снежной крупой по засохшим, но не опавшим листьям деревьев, окружавшим хвойный парк, и они тревожно шелестели.
После смерти Алины хозяин велел дежурить по двое. Обещал еще людей нанять, а пока — сверхурочно. Но Колька с час как пропал. И Дука уже второй обход делал один. Вечно этот хитрющий Гапченко куда-нибудь забежит… А пацаны за него горбатиться должны… Небось, снова к телке какой на огонек заскочил…
Самому Диме на девок не везло. Он не вышел ни лицом, ни статью, да и обходительностью похвастаться не мог. Зато желчности и зависти — хоть отбавляй. В голове медленными паучками ткались простенькие, серые мыслишки. Димон с раздражением вспомнил, что Гапченко в последнее время много крутился возле покойной Алинки, и, взволнованный, возвратился в глубину двора — там тише и спокойнее. Водил впереди себя тусклым кружочком света от карманного фонарика — снежинки танцевали в нем свою зимнюю макарену. Елки в снегу, дорожки — замело, дом тоже едва беле…
Но что это — под окнами, в сугробе?
Чернеет…
Дима раскрыл рот и закашлялся от снежинок, которые залетели в самое горло. Включил посильнее фонарик.
Из глубокого заноса выглядывала припорошенная ледяной крупой черная спина с четкой белой надписью «Охрана» — точна такая, как у него самого.
Начерпав полные ботинки снегом, Димон пробрался ближе, попробовал поднять — задубевшее, мертвое тело.
Мертвый Гапченко.
Перевернул его.
В груди убитого охранника зияла большим засохшим пятном черная рана.
Дима оставил труп на месте и побежал в дом.
На крыльце остановился, отряхнулся и подумал. Вошел медленно, осторожно, прислушиваясь к голосам, которые раздавались изнутри.
В просторной прихожей толстый киевский дизайнер, спесиво поглядывая на оробевшего охранника, рассказывал хозяйке какой-то анекдот. Та смеялась и кокетничала. Толстяк Буруковский уже собрался в дорогу — в дубленке и меховой ушанке, а госпожа Ярыжская — по-домашнему, в коротком тесном платьице.