Мгновение Бертрам помедлил, — а я-то еще думал, что́ ему от меня надо! — потом заметил:
— Малютка Пёльнитц втюрилась в Завильского.
— Что вы говорите?
Обер-лейтенант был поражен. Он продолжал вопросительно смотреть на Бертрама, которого этот взгляд нервировал. Оба молчали.
В конце концов Хартенек рассмеялся и сказал с удовлетворенным видом:
— Похоже, эта тема вас не интересует!
Лейтенант с облегчением кивнул и быстро — пожалуй, немного наставительно — заговорил о том, как он загружен по службе.
— Я едва успеваю читать, — пожаловался он, кивком головы указывая на лежавшие на столе книги. На секунду ему показалось, что такой жест в присутствии старшего по чину нечто неподобающее, но он слишком устал.
— Вы так серьезно настроены, лейтенант! — воскликнул Хартенек одобрительно и постучал указательным пальцем по книге, которую поднял с кровати Бертрама. — Мечтаете о широких лампасах и о месте в штабе?
Бертрам покраснел.
Обер-лейтенант, словно на уроке, поднял указательный палец:
— Да, это огромная разница, быть подмастерьем или мастером, ремесленником или художником!
Бертрам уронил голову на подушку.
— Военное искусство… — начал Хартенек и вытащил сигару. — Вам не помешает, если я закурю? Так вот, военное искусство, это выражение пошло от Клаузевица. Способности должны соединяться со знаниями. Научиться этому нелегко, если вообще возможно. Ведь тут нужно одновременно создавать и постигать. Какую гору эмпирического материала надо одолеть, прежде чем подниматься дальше, на острые скалы теории, и еще дальше, к самой вершине — полководческому искусству!
— Тяжкий путь, — продолжал он, раскурив сигару, — тяжкий! Многие сломают себе шею, большинство застрянет на полдороге. Единственно стоящий путь! Единственный путь к вершинам в наше время!
И горячо воскликнул:
— Война неизбежна! Кому это знать, как не нам! Мы ведь сами подготавливаем будущее. И в этом могущество новой Германии. Нам понятны эти знаки времени. А характер времени мы определяем сами. На свой лад. Все общественные явления имеют только один смысл, преследуют только одну цель: войну! Она стала общим знаменателем всей жизни. Не происходит ничего, что не было бы хоть как-то связано с нею. И ценно лишь то, что служит ей. Война стала великим примирителем. У нас опять есть общее знамя для разрозненных, беспорядочных толп: война!
До нас не было ничего. Ни убеждений, ни принципов, ни веры. Что еще могла сказать людям церковь? Или буржуазная философия? Кто уже верил в прогресс? Все это давным-давно мертво. Мы создали новую общность. И символ ее — солдат в стальном шлеме, с автоматом в руках, с ручной гранатой за поясом!