— Как хорошо, что мы дома, верно? — радостно хрюкнул Бауридль, ткнув ефрейтора локтем в бок.
— Да, вот и вы опять заговорили по-нашему, — осторожно заметил Венделин.
— Да! Не то, что там, на юге, где даже дети говорят по-испански! — пошутил Бауридль. — Ну, теперь мы своих наделаем. И уж они будут говорить по-немецки.
Но Венделин не засмеялся. Он спросил:
— Господин капитан, как мне теперь отдавать честь, если у меня одна рука?
— Да ведь ясно как! — воскликнул Бауридль, удивляясь тупости Венделина. — Стать по стойке смирно, левую руку по шву, равнение на старшего по званию.
— Слушаюсь, господин капитан! — произнес Венделин.
Капитан Бауридль скатился вниз по трапу, поздоровался с Йостом. Тот пожал ему руку.
Альмут обеими руками обхватила его короткую, толстую шею.
— Дорогой мой! — воскликнула она. — Мой дорогой!
От радости лицо капитана Бауридля покраснело еще больше. Он не отпускал Альмут Зибенрот, прижимал к себе ее руки и не переставая повторял:
— Мне просто не верится, просто не верится.
Они не стали дожидаться остальных и направились в город. Бауридль пытался что-то рассказывать ей, но от избытка чувств нес околесицу, перескакивая с одного на другое, так и не доводя свой рассказ до конца.
— Начну-ка я лучше с самого начала, — произнес он, заметив наконец мягкую улыбку Альмут и свое смятение.
— В первый вечер в Кадисе мы, конечно, все вместе решили поужинать. Я там знаю отличный ресторанчик, и мы заказали каракатицу.
— Каракатицу? — удивилась Альмут Зибенрот, улыбаясь спрятанными в уголках глаз морщинками.
Но Бауридль на сей раз не заметил ее улыбки. Он уставился себе под ноги. Не следовало вспоминать о том первом вечере. Тогда был жив курносый Завильский. Бауридль оглянулся на судно, стоявшее у причала как предостережение, предостережение, смысла которого он не понимал. Оглянувшись, он выпустил руку Альмут.
— Пойдем, дорогой, — попросила она. — Нас ждут родители.
Но Бауридль видел, как по трапу вели несчастного Штернекера. Руки ему связали за спину, чтобы он не размахивал ими, но он вертел по сторонам головой, и в вечерней тишине раздавались его дикие, птичьи крики.
— Да, да, пойдем, — произнес Бауридль, обращаясь к Альмут. И вдруг ему стало страшно при мысли, что он должен жениться на этой девушке, должен поклясться, что они будут жить вместе, деля радость и горе. Разве он имел на это право? Ведь у него были другие, совсем другие обязанности, которые не позволяли ему связать свою жизнь с ее жизнью. Он задумчиво посмотрел себе под ноги. Они шли медленным шагом. Их обогнал ефрейтор Венделин. Он не замер по стойке смирно, не опустил руку по шву и не повернул голову в сторону старшего по званию, а намеренно отвернулся.