«Что касается этой истории, — подумал Кадфаэль, с нескрываемым удовольствием взиравший на юношу, — то ты, парень, подходишь для нее куда больше, нежели для сана епископа, и сам это отлично знаешь. Да и в слуги отшельнику тоже не годишься. Вот только где он тебя откопал и каким калачом заманил к себе?»
— Могу ли я теперь изложить суть послания? — спросил юноша, бесхитростно глядя своими золотистыми глазами прямо в лицо аббата.
— Тебе, должно быть, пришлось выучить его на память, — спросил аббат, улыбнувшись.
— Да, милорд. Это послание только для вас.
— Надежный посланник! А теперь говори.
— Это не мои слова, я лишь голос своего хозяина, — сообщил юноша вместо вступления и тут же изменил голос, так что теперь он уже не был похож на звон колокольчика, причем юноша сделал это так искусно, что заставил Кадфаэля подивиться пуще прежнего. — От итонского управляющего и от лесничего с глубоким прискорбием я услышал, — мрачно произнес отшельник устами юноши, — о тех несчастьях, что внезапно обрушились на Эйтонский лес. Я усердно молился и много размышлял, и сильно опасаюсь того, что все это лишь грозные предупреждения о грядущих, еще более тяжких бедах, которых не избежать, если не восстановить нарушенного равновесия между добром и злом. Я не знаю за вами иного прегрешения, кроме как то, что вы отказываете леди Дионисии Людел в ее праве забрать внука домой. Разумеется, тут должна быть учтена отцовская воля, но и любовь вдовой женщины к своему внуку нельзя сбрасывать со счетов, ведь леди Дионисия осталась совсем одна. Умоляю вас, милорд, во имя любви господней, обдумайте еще раз, верно ли вы поступили, ибо я чувствую, что тень зла нависла над всеми нами.
Все это необыкновенный юноша произнес суровым, мрачным голосом, который нисколько не был похож на его собственный. Надо признать, что этот ораторский прием оказал должное впечатление и вынудил кое-кого из суеверных молодых монахов испуганно оглядываться и перешептываться. Закончив речь, посланник вновь поднял на аббата свой невинный взгляд, словно суть послания нисколько не касалась его самого.
Некоторое время аббат Радульфус сидел молча, устремив взор на юношу, а тот, явно довольный исполненной миссией, в свою очередь не сводил взгляд с аббата.
— Это слова твоего хозяина?
— Все до единого, милорд. Я заучил их в точности.
— Не поручал ли он тебе сказать еще что-нибудь от его имени? Не хочешь ли ты сам что-либо добавить к сказанному?
— Я, милорд? — Глаза юноши округлились от удивления. — Как я могу? Я лишь исполняю его поручения.