Вопросы в самое яблочко.
— Позднее тем вечером, когда Брайан и Ринда встречались с вами и вашей матерью за ужином, кто-то воспользовался данными Брайана, чтобы войти в его домашнюю сеть.
Он промолчал.
— Похищение Брайана случилось в считанные секунды. Совершившие его люди вели себя умело и профессионально. Брайан предсказуем; он ездит по одному и тому же маршруту на работу и обратно в одно и то же время каждый день, по Мемориал Драйв, пролегающей через зелёные насаждения. На пути Брайана на работу есть всего три камеры наблюдения, но только одна даёт непосредственный обзор дороги.
Эдвард по-прежнему молчал. Я не могла понять, связал ли он все ниточки воедино или нет.
— Им удалось заставить его остановиться на дороге именно в том месте, где его похищение было бы непременно зафиксировано на видео. Тридцать футов вправо или влево — и их преступление никогда не попало бы на запись. Очень сомнительно, чтобы столь умелая команда плохо выполнила домашнее задание и не знала, где расположены камеры. Что ещё любопытно, стоило им задеть бампер Брайана, как он въехал в дорожное ограждение, услужливо пометив место своего похищения.
Глаза Эдварда потемнели. Пришло время нанести последний удар.
— После получения злополучного уха, Ринда спросила у Брайана, как он себя чувствует, и тот ответил, что мучается от боли. На вопрос, получил ли он медицинскую помощь, он ответил утвердительно. Мы связались со «Свитком» и попросили их провести ДНК-экспертизу отрезанного уха. Оно не принадлежит вашему брату.
Эдвард поднял глаза. Его лицо напряглось, на челюсти заиграли желваки. Он вперил глаза в потолок, словно собирался прожечь в нем дыру своим взглядом. Его руки сжались в кулаки, сминая простыни. Эдвард Шервуд был невероятно зол, и делал все возможное, чтобы сдержать свою ярость.
Я подождала.
Он разжал челюсть и из его рта донёсся низкий рык.
— Я прикончу его нахрен.
Бонсай заскрипел. Его ствол утолщился, ветви потянулись вверх, разрастаясь. В грунте зашуршали корни.
— Задушу его голыми руками.
На ветках образовались бутоны.
— Я всегда знал, что он трус. Но это… — Его затрясло от злости.
Керамический горшок треснул и лопнул, усеяв своими осколками мою одежду. Должно быть, позади меня шелохнулся Леон, потому что охранник поднял свой пистолет.
Азалия выпустила корни, оплетая ими стол как какой-то чудовищный осьминог. Она вчетверо увеличилась в размере, и теперь её ветви нависали над кроватью.
— Это переходит границы всего, что он когда-либо делал. Вот же мразь. Трусливая, тщедушная мразь.
Бутоны раскрылись. Россыпь цветов укрыла дерево нежной пеленой всех оттенков, от белого до насыщенного розового, настолько густой, что сквозь неё не было видно листьев. Комнату наполнил сладостный аромат.