- Да чем же он заслужил такую немилость? - спросил Кадфаэль.
В ответ Эльфрик неодобрительно поежился. Он хоть и казался худощавым, но Кадфаэль заметил, что плечи у него широкие и крепкие.
- Паренек молод да своеволен, а господин мой стар и раздражителен, не привык, чтобы ему перечили. Ну и мальчонка ему под стать, коли упрется - с места его не сдвинешь.
- И что же с ним нынче сталось? Я слышал, что вы в доме вчетвером живете.
- Ну, малец кланяться не станет, все одно что и мой господин. Он удрал из дому и теперь живет с семьей своей замужней сестры да учится там ремеслу. До последнего времени господин все надеялся, что тот прибежит, поджав хвост, да только зря. И не дождется он этого, помяни мое слово.
Кадфаэль подумал, что из-за всей этой истории больше всех страдает мать лишенного наследства юноши, и посочувствовал женщине, которой приходится разрываться между двумя близкими людьми. А старик, может быть, уже и жалеет, что в сердцах принял такое решение. Монах вздохнул и вручил Эльфрику пучок мяты: высушенные на летнем солнышке стебельки не утратили ни своей формы, ни цвета, и сохранили зелень, почти как свежая мята.
- Твоей хозяйке надо будет самой их измельчить. Когда траву сушишь целиком, лучше сохраняется аромат. Если ей еще потребуется, дай мне знать, и я для нее накрошу, но сейчас не стоит заставлять ее ждать. Может, твоей хозяйке удастся потрафить мужу, а это и ему, и ей будет на пользу. И тебе, кстати, тоже - добавил Кадфаэль и легонько похлопал Эльфрика по плечу.
Худощавое лицо парня дрогнуло, и по нему как будто скользнула улыбка, но улыбка горестная и безнадежная.
- Вечно вилланы - козлы отпущения, - неожиданно вырвалось у него. Торопливо поблагодарив монаха, Эльфрик устремился к выходу.
С приближением Рождества многие шрусберийские купцы и владельцы окрестных маноров начали вспоминать о душе и, желая замолить грехи и показать себя добрыми христианами, не входя в большие расходы, делали обители скромные подношения. Оттого-то под Рождество обычно скудный монашеский стол скрашивали редкие лакомства - мясо и дичь. Братьям перепадали и медовые пироги, и сушеные фрукты, и цыплята, а то и олений окорок. Благодаря этому святой праздник превращался чуть ли не в пиршество, и монахи не видели в этом большого греха.
Иные миряне отсылали пожертвования только аббату и приору, видимо, полагая, что их молитвы доходчивее молений простых братьев. Потому-то и случилось так, что некий рыцарь с юга Шропшира, который и слыхом не слыхивал о том, что Хериберта вызвали в Лондон и, возможно, сместят, послал в подарок аббату превосходную упитанную куропатку. Дар, предназначавшийся аббату, естественно, оказался в аббатских покоях; приор Роберт с удовольствием принял подношение и велел отнести на кухню и приготовить дичь на обед.