- Выкладывай все как есть, - подбодрил его монах. - Малый, замешан в это куда глубже, чем ты полагаешь, и вздумай мы отослать его, нам бы не поздоровилось. В последние дни в Шрусбери творилось такое, что о чем ни заговори, рассказ будет невеселый - ты просто всякие страсти не сильно расписывай - расскажи нам все, что знаешь, а мы расскажем тебе.
Годит, вся превратившаяся в глаза, уши и услужливые руки, осмотрительно помалкивала.
- Он был мертв, - решительно продолжил Торольд. - Я свалился прямо на него, так что уткнулся в его лицо. Я невольно ухватился за него - он обмяк как тряпичная кукла. Потом я услышал, как шуршит солома, и обернулся. Жутко мне стало: ведь ветра там не было - с чего бы это ей шуршать...
- Трудно упрекнуть тебя в этом, - сказал Кадфаэль, наложив на рану смоченную травяным настоем подушечку и поглаживая ее, - у тебя были на то веские причины. И не печалься о своем друге - душа его нынче на небесах. Вчера мы похоронили его в аббатстве - могила у него прямо княжеская. А ты, я думаю, и сам едва избежал той же участи, когда из-за двери метнулся его убийца.
- Я тоже так думаю, - согласился юноша и поморщился от боли - снадобье Кадфаэля оказалось кусачим. - Должно быть, он прятался за дверью, но когда бросился ко мне, шорох соломы его выдал. Я даже подумать ни о чем не успел, непроизвольно вскинул правую руку, чтобы прикрыть голову от удара. А он не ударил, а накинул на меня удавку, и она обвилась вокруг моего запястья и вокруг шеи тоже. Не скажу, что от большого ума или непомерной храбрости, скорее с перепугу, я пнул его ногой и резко вывернулся, а он повалился в темноте прямо на меня. Знаю, - добавил Торольд, как бы оправдываясь, - во все это трудно поверить.
- Трудно поверить, да можно проверить, - заметил Кадфаэль, - не стоит слишком осторожничать, мы же твои друзья. Итак, ты оказался с ним лицом к лицу - это уж всяко получше, чем с удавкой на шее. Ну а как ты от него улизнул?
- Скорее мне помогла удача, нежели доблесть, - уныло сознался Торольд, - сцепившись, мы полетели в солому и барахтались там, пытаясь ухватить один другого за горло. Боролись мы в кромешной тьме, вслепую, и никому не удавалось высвободиться, чтобы нанести решающий удар. Сколько это продолжалось - не знаю, но думаю, недолго - несколько минут. Там у стены была полуразваливавшаяся кормушка. Перекатываясь, я ударился о вывалившуюся из нее доску, подхватил ее обеими руками и двинул его что было сил. Навряд ли я сильно поранил его, но на какое-то время он лишился чувств, и этого мне хватило для того, чтобы удрать. Я отвязал коней и припустил на запад, как заяц от своры борзых. Теперь, кроме меня, некому было выполнить задание, а то бы я вернулся, чтобы посчитаться за Ника. А может, и нет, хмуро признался Торольд, - сомневаюсь, что я тогда помнил о приказе Фиц Аллана, хотя потом все же вспомнил, и с тех пор только о том и думаю. Тогда же я бежал, спасая свою шкуру. Я боялся, что из засады выскочат его пособники. Единственное, чего я хотел, - это поскорее унести ноги.