— Как можно? Наоборот. Я не хотел порочить тебя связью с таким ублюдком, как я.
— Не морочь мне голову, мальчик. Я всегда знала, что у тебя прекрасно подвешен язык, и иногда мне нравилось слушать, как красиво ты поешь или как грязно материшься.
— Или как искусно использую язык и по другому назначению, пока ты дергаешься, связанная и политая воском, — я схватил ее за руку и потянул к себе, но она смотрела на меня сверху вниз и не торопилась упасть в мои объятия.
Запищал сотовый, и я, бросив взгляд на дисплей, ответил.
— Да.
— Пару тачек засекли, Зверь. В периметре.
— Ведите. Пробейте номера. Отзвонитесь потом.
В этот момент она сжала мои волосы:
— Ты по делу?
— По делу.
Резко встал с кресла, забыв отключить телефон, развернул ее спиной к себе и плашмя уложил на стол, выкручивая руки за спиной и затыкая ей рот ее же трусами, которые стянул, пока она виляла задом и пыталась освободиться.
Через минуту пела уже она. В иных тональностях, с визгами и надсадными стонами, заливаясь слезами, когда я порол ее упругую задницу ремнем, пока долбился в нее, думая о том, что мне до безумия хочется затянуть им ее шею и дернуть до характерного хруста.
— Так кто я? Мальчик? Забыла, как меня называла?
Мычит и вертит головой.
— Забыла, чьи сапоги вылизывала и умоляла кончить тебе в рот?
Судорожно сжимает меня изнутри, а я смотрю на стену и долблюсь в нее в одном ритме, впиваясь в волосы и раздумывая о том, не останутся ли они у меня в руках, если дерну посильнее, или не лопнет ли силикон, придави я ее сильнее к столешнице. А еще о том, как моя женщина вот так же выла под гребаным Бакитом, пока тот ее драл, как последнюю… Как писала ему сообщения, как рассказывала о других мужиках, как врала мне, тварь, изо дня в день, ложилась со мной в постель, смотрела мне в глаза, а сама воняла всеми ими, а я боготворил ее. Молился на каждый ее вздох. Боялся боль причинить. Сломать. Только это она меня ломала все время. Все долбаное время она делала из меня последнего лоха, из меня и из брата моего. Семью нашу в пепел превращала. Смотри, малыш, как я других… Ты бы выла, если бы увидела? Ты бы почувствовала, как это гореть живьем? Ты бы, тварь, подыхала, как я сейчас?
Я бы заставил тебя смотреть, если бы знал, что тебе хотя бы на четверть так же больно, как мне.
Мычание Ксю иногда возвращали в реальность, но мне было плевать на нее. Я знал, что ей нравится, чувствовал, как она кончает, и полосовал ее зад сильнее и сильнее. Сам так и не кончил. От кокса стоит, а разрядка — она в мозгах… и они не здесь. Они там. В доме у озера, где надежда раздавленная у ЕЕ ног валяется, уже окоченела.